Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн Страница 18

Письма Мошко — замечательные и назидательные документы той эпохи. В солидном корпусе доносов еврейских осведомителей, цензоров еврейских книг и выкрестов по собственному почину письма Мошко Бланка являют собой классику жанра. Впрочем, они больше говорят о самом авторе, чем о евреях. Мошко состряпал и искусно объединил в одном тексте донос на евреев, проект государственной реформы и личное ходатайство. Подобно другим выкрестам, таким как Иоганнес Пфефферкорн в XVI в. или Яков Брафман в XIX, Мошко оправдывает свою ненависть к евреям, вполне реальную, мнимой ненавистью евреев к неевреям. ^[46]

Мошко обвинил евреев скопом как народ, ненавидящий христиан, и представил эту, якобы общенациональную, черту главной характеристикой еврейского народа, прибегнув к простому трюку: свои сугубо личные предрассудки он выдал за объективную реальность. По Мошко Бланку, евреи отвратительны уже потому, что отличаются от христиан; они бедны и безграмотны, ибо позволяют катальным старшинам-мракобесам настраивать себя против других народов, особенно против полезных навыков окружающего их нееврейского населения. Евреи подозрительны и нелояльны: они никчемные патриоты, постоянно нарушающие присягу верности государству. По синагогам они не молятся за царя даже на Иом-Кипур, зато молятся о пришествии Мессии и своем освобождении из плена, как будто Россия — это тюрьма, откуда нужно бежать. Мошко особенно негодовал из-за еврейского лицемерия: мол, почитая христиан злом, евреи во всем зависят от христиан, без чьей помощи им не исполнить некоторые религиозные обряды или же не затопить печь в день субботний. Среди евреев есть и такие, утверждал Мошко, кто мечтает покинуть тенеты иудаизма, но по семейным и финансовым причинам не может себе этого позволить.

Затем Мошко перешел к проекту реформ. Он предложил ряд решительных мер. Необходимо, считал он, обходиться с евреями как с больным, отвергающим лекарство, а именно — прибегнуть к принуждению. Правительство должно помочь евреям избавиться от предрассудков и заставить их любить христиан и с уважением относиться к православному государству. Всякое препятствие на пути к этой цели следует немедленно устранить. В списке таковых первым значилась религиозность. Правительству следует раз и навсегда запретить цадикам — хасидским наставникам — выезжать за пределы дворов и посещать хасидские общины. Также следует всячески препятствовать любым еврейским сборищам при дворе цадика, гнезде мистицизма и духовной тьмы.

Специальным указом следует запретить ежедневную молитву евреев о пришествии Мессии и возвращении из стран изгнания в обетованную землю, что Мошко считал чрезвычайно непатриотичным, в высшей степени неблагодарным и глубоко антихристианским. Взамен евреям следует вменить в обязанность молиться за царя и его семью — мера, которая укрепит их преданность государственной власти. Правительство также должно запретить евреям использовать христиан по хозяйству: скажем, доить коров в субботу. Подобные нововведения, полагал Мошко, не позволят евреям злоупотреблять доброй волей окружающего христианского населения. Если же перечисленные меры будут одобрены, евреи оценят и охотно примут православие, господствующую религию, точно так же, как это сделал Мошко.

Мошко позволил себе и некоторые личные замечания, также весьма показательные. Он возблагодарил царя за настойчивые попытки привлечь евреев к просвещению, открыть для них государственные школы, одеть их в приличное цивильное платье, дабы они выглядели и говорили как цивилизованные люди. Мошко, таким образом, целиком и полностью одобрил реформы 40-х гг. — те самые, которые его современники (по его же признанию) назвали гзейрес (др. — евр: гзерот), бедствием и катастрофой, разрушающей их традиционный жизненный уклад. Мошко заявил, что он отверг евреев, а не только иудаизм, целых 40 лет назад (в первом письме он, забывшись, указал «30 лет»), задним числом объяснив свое намерение отдать сыновей в православную школу и послать их изучать медицину в Санкт-Петербург.

Мошко вскользь заметил, что один из его сыновей «умер во время холеры», но он сервильно умолчал о том, что сын был убит толпой христиан во время холерного бунта. Мошко, конечно, знал, что обращение в христианство не всегда спасает крещеного еврея от погрома, но предпочел не упоминать это скользкое обстоятельство. В заключение Мошко Бланк без обиняков заявил, что если царь Николай, да возвеличится Его слава, примет его предложение, он, Мошко, отойдет в лучший мир преисполненный счастья, как человек, избавивший евреев от их ложных верований.

Из писем к царю мы узнаем не только то, что у Мошко на языке, но и то, что у него на уме. Мошко Бланк употребляет выражение, которое должно было встретить сочувственный отзвук у царя и его министров, сторонников насильственной ассимиляции евреев в русское общество. Мошко пишет: похвально, что царь желает просветить евреев, золн зайн образовн. Мошко соединяет модальный глагол из идиша «золн», должен, и наречие-неологизм, произведенное от русского слова образован. Мошко выказывает знакомство с правительственной программой образования евреев, которая в середине 40-х гг. стояла в первых пунктах николаевской повестки дня. Мошко не прибегает в письме к понятию Хаскала, еврейское Просвещение, или маскил, еврейский просвещенный мыслитель: он, как мы убедимся, решительно отмежевывается от еврейских сторонников аккультурации.

В письмах Мошко проговаривается, как он на самом деле относится к евреям: дэр грубэр народ фин ехудим фарштейн нит дем хэсэд, пишет он. Вениамин Лукин, первый, кто опубликовал это идишское письмо с переводом на современный иврит, остроумно предлагает такой перевод ам ха-арец ше-ба-кэрев ха-ехудим… — то есть, «невежественные люди из евреев не понимают (царской) милости». ^[47] Кажется, что точнее было бы перевести грубер как некультурный, нецивилизованный, деревенщина, неотесанный, необразованный и просто грубый. Мошко употребляет многозначное русское слово народ, которое в то время означало просто население, вместо нейтрального идишского слова фольк со значением люди. Мошко имеет в виду не каких-то там глупых людей из еврейской среды, но евреев вообще, всех евреев, этот грубый, вульгарный, низший класс — что вполне созвучно и другим его антиеврейским выпадам. Эти глупые евреи не понимают монаршего милосердия, заявляет Мошко, и продолжает: посему евреи не заслуживают милости. Но если Мошко считает евреев не заслуживающими царского милосердия, себя он уважает как человека русского, образованного, православного, верноподданного Его императорского величества и потому заслуживающего высочайшей милости. Забавно, что этот эксцентричный антиеврейский памфлет сформулирован на характерном волынском идише.

Некоторые исследователи ленинской генеалогии пытались поместить Бланка в контекст европейского еврейского Просвещения и рассмотреть его как поборника просветительских реформ. И действительно, язык и идеи Бланка, отраженные в его письмах к начальству, местами напоминают язык и стиль маскилов, пионеров еврейского Просвещения. Маскилы были сторонниками еврейской аккультурации, они называли процесс культурной адаптации «ассимиляцией» — понятие, обладающее в начале девятнадцатого века исключительно позитивным смыслом. Еврейские просветители ратовали за преодоление языковых, культурных и социальных различий между евреями и большинством населения посредством реформ, в первую очередь образовательных. Они предлагали обучать евреев полезным ремеслам, государственному языку и другим светским предметам наряду с некоторыми традиционными дисциплинами, также, к слову, преобразованными на просветительский лад (например, изучение грамматики древнееврейского языка). Просветители-реформаторы решительно противились хасидизму, который, по их глубочайшему убеждению, забивал евреям головы такими возмутительными вещами, как магия и каббала.