Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия - Елена Лаврентьева Страница 18

* * *

Точно также опрокинутая солонка заставляла бледнеть моего отца, и сколько раз эти солонки летали у нас со стола — летом в окно, зимою в форточку, как бы для того, чтобы разрушить силу предвещания; тринадцати человек у нас за столом никогда не садилось.

* * *

За столом ему пришлось сесть подле Веры Николаевны. Молодая хозяйка была внимательна к своему соседу, но сосед был отчаянно неловок он беспрестанно ронял что-нибудь и краснел. Когда начали пить здоровье Веры Николаевны, князь Петр взял в руки бокал, хотел встать и как студент уронил все на пол: бокал разбился в мелкие куски; шампанское все пролилось на платье Веры.

— Браво! — закричали гости, уже развеселенные вином. — Прекрасный знак!

Они шептали друг другу на ухо. Люди за столом менее, нежели где-либо, боятся черта, и, несмотря на это, они здесь удивительно суеверны. Каждое обстоятельство почитается тогда приметою. Разбитая рюмка всегда в хорошую сторону принимается родителями, у которых есть дочери-невесты.

* * *

Придя в гости к Храповицкому, мы сели за стол, подали блины; и хозяин и гости вместе выпили за успех моего водевиля. Я поблагодарил их за доброту, но тут кто-то из нас пролил масло. Актриса Шелехова заметила, что это дурная примета, но жена Храповицкого, хотя была женщина с предрассудками, заметила, что на масленице пролить масло ничего дурного не предвещает.

* * *

Помню, в последнее пребывание у нас в Москве Пушкин читал черновую «Русалки», а в тот вечер, когда он собирался уехать в Петербург, — мы, конечно, и не подозревали, что уже больше никогда не увидим дорогого друга, — он за прощальным ужином пролил на скатерть масло. Увидя это, Павел Войнович с досадой заметил:

— Эдакой неловкий! За что ни возьмешься, все роняешь!

— Ну, я на свою голову. Ничего… — ответил Пушкин, которого, видимо, взволновала эта дурная примета.

Благодаря этому маленькому приключению Пушкин послал за тройкой (тогда ездили еще на перекладных) только после 12 часов ночи. По его мнению, несчастие, каким грозила примета, должно миновать по истечении дня.

Последний ужин у нас действительно оказался прощальным…

* * *

У меня был небольшой вечер; гости мои сидели за чайным столом. Михаил Петрович Розберг, объяснявший с Шеллинговой точки зрения ношение духа над водами хаоса, дунул в самом деле на свечку и погасил ее, сказав: вот будет нечаянный гость. На этот раз примета сбылась: зажженная свеча осветила входящего Магницкого.

* * *

— Какая неожиданная радость! — вскричал он [Дюндик]. — Недаром у меня сегодня целое утро чесался нос! Я тот час сказал, что будет к нам дорогой гость! Ну, добро пожаловать, Владимир Александрович! А мы думали, что вы нас совсем забыли. Легко ли! целый год мы не видались.

* * *

И вдруг тетенька, сейчас только говорившая с Натальей Петровной о том, что нарост на свече означает гостя, поднимает брови и говорит, что дело, давно решенное в ее душе…

* * *

В одно время с нами чрез боковое крылечко вошла в дом кухарка, нарядная по-праздничному; она поклонилась нам на ходу; она несла из погреба молочник со сливками. В прихожей, приветствуя нас, приняла этот молочник одна из хозяек, младшая, седая особа без чепца, необыкновенно веселая.

— Кофей на столе-с! — объявила она с пригласительным жестом в гостиную, которая была прямо из прихожей. — Как раз тут и есть! И сама вас с полной чашей встречаю — примета к добру!

* * *

Вы приглашаете к себе обедать друзей ваших: из пятнадцати человек званых двое по чему-нибудь не могут воспользоваться вашим приглашением. Вы садитесь за стол и замечаете — о ужас! — что вас тринадцать! Ищите скорее четырнадцатого собеседника или попросите выйти тринадцатого: иначе один из тринадцати непременно умрет в течение года. Это вернее смерти!

Вам подали чудеснейший кусок говядины, мягкой, сочной, превосходно приготовленной. Но вы находите, что повар мало посолил говядину, неловко берете солонку, — и вся соль просыпается на скатерть. Все сидящие за столом в отчаянии: несчастие неизбежно грозит им, если вы не примете предосторожности для отвращения его, перебросить через плечо свое несколько порошинок соли.

Сын ваш, молодой человек, неопытный, не знающий, что то или другое положение вилки или ложки может быть причиною великих бедствий, кладет их крест на крест на своей тарелке. Скорее уничтожьте этот роковой знак кто знает, может быть кушанье, которое сын ваш съест после того, будет служить ему смертоносным ядом… ^[11]

Суеверные понятия о числе тринадцать имеют одно начало в невыгодном мнении о пятнице.

Признаюсь, я не люблю, когда за столом сидят тринадцать человек ^[12]; но это вовсе не из суеверия: я строго держусь мнения древних, которые любили, чтобы число сидящих за столом не было выше числа муз и ниже числа граций. Гораздо опаснее, когда за столом четырнадцать человек, нежели тринадцать, и еще опаснее, когда пятнадцать вместо четырнадцати, и т. д., потому что с увеличением числа сидящих за столом увеличивается число жертв неизбежной смерти. По вычислениям известно, что из тридцати трех человек умирает только один: следовательно, опасность увеличивается по мере того, как число сидящих за столом приближается к тридцати трем…

Ложка и вилка, крестообразно лежащие, также не предвещают ничего хорошего: они представляют собою изображение Андреевского креста, орудие, служившее к ужаснейшим мучениям и внушавшее древним столь справедливый страх.

Что же касается до опрокинутой солонки, то для объяснения этого суеверия также должно обратиться к древности. Соль была символом дружбы; перед началом стола, все сидящие подавали друг другу соль, как ныне иногда потчуют табаком. Опрокинуть солонку в таком случае считалось знаком предстоявшей ссоры, точно так же, как ныне, подарить ножом значит, по мнению людей суеверных, расторгнуть связи дружбы и приязни.