Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров Страница 18

Новая дислокация русской армии мирного времени, введенная в 1910 г. и существенно скорректированная в 1912-1913 гг., предусматривала перебазирование значительных контингентов из пограничных военных округов вглубь империи, дабы избежать их охвата в результате вероятного наступления Германии и Австро-Венгрии из Восточной Пруссии и Галиции одновременно. В 1911-1913 гг. на совещаниях начальников Генштабов были скоординированы мобилизационные расписания армий Франции и России и их планы на случай войны. В основу плана стратегического развертывания русской армии, разработанного в 1912 г., также легли интересы вооруженной борьбы в составе коалиции с центрально-европейскими державами ближайшей задачей развертывания ставился переход в наступление на Германию и Австро-Венгрию с перенесением войны в их пределы. ^[18] Учитывая сроки развертывания армий Тройственного союза (они были вдвое короче русских на 13-15-й день мобилизации против 28-29-го дня у русской стороны), рубеж стратегического развертывания, к неудовольствию французского командования, был перенесен из Варшавского округа на 200 верст восточнее на линию Ковно БрестЛитовск Каменец-Подольск. В то же время, согласно настояниям тех же французов, в августе 1913 г. на уже девятой по счету конференции представителей французского и русского Генштабов русская сторона обязалась начать вторжение в Восточную Пруссию на 14-15-й день своей мобилизации, а масштабное наступление на Берлин не позднее 19-20-го дня, то есть задолго до полного сосредоточения и развертывания собственных сил, в лучшем случае осуществимых лишь на 40-й день мобилизации. Французское командование рассчитывало завершить развертывание своей армии на 10-й день и уже на 11-й почти всеми силами двинуться на Германию.

Русское армейское руководство потратило много времени и усилий для разрешения вопроса о вероятном направлении первого главного удара армий центральных держав, а значит — и о дислокации и действиях собственных войск в первый период войны на решающем, западном, театре. Намерены ли немцы вместе с австрийцами начать войну нападением основными силами на Россию при активной обороне против Франции, согласно заветам фельдмаршалов графов X. Мольтке и А. Вальдерзее, или восторжествуют идеи стратегов нового поколения — А. фон Шлиффена и X. Мольтке-младшего с их планом молниеносного «большого обходного маневра» своим правым флангом французской армии, ее быстрого (в течение шести-восьми недель) разгрома, вывода Франции из войны и последующей атакой главными силами России? Во втором случае, пока Германия связана операциями на западе, против нее или против Австрии следует преимущественно действовать русским войскам? Где именно и когда наносить основной удар? «Главные заботы, — вспоминал генерал С.К. Добророльский, начальник Мобилизационного отдела Генштаба, были направлены к созданию наиболее выгодного исходного для армий положения к началу войны».

Казалось, русско-французская военная конвенция 1892 г. предрешала ответы по крайней мере на часть этих вопросов. Ее центральный военно-стратегический замысел состоял в том, чтобы независимо от направления и характера действий армий Тройственного союза с первых дней войны навязать Германии борьбу на два фронта. Третий пункт этого секретного документа недвусмысленно устанавливал, что силы Франции (1,3 млн. солдат) и России (700–800 тысяч штыков) должны быть введены в действие сразу, полностью и таким образом, чтобы Германия была вынуждена одновременно бороться на востоке и на западе. Однако, в опровержение давно бытующего тезиса о якобы полной зависимости русского командования от планов союзников как до, так и в ходе мировой войны (советские историки писали о «военно-стратегическом закабалении» России своими союзниками и безропотном принятии ею «навязываемых ей военных планов и разного рода обязательств, нередко шедших вразрез с собственными намерениями и интересами»^{, [19]}), Генштаб, еще в бытность его главой Палицына, пришел к мнению, что русской армии целесообразнее начинать военные действия нанесением главного контрудара в Галиции по слабейшей Австро-Венгрии, а против сильнейшей Германии вначале ограничиться обороной.

На совещаниях начальников Генштабов русские и французские представители неукоснительно и единодушно подтверждали, что независимо ни от чего «первой и основной целью союзных войск» является поражение Германии. Однако в действительности в высших русских военных кругах как до войны, так даже и во время нее не сложилось единомыслия по базовому вопросу, кого считать своим главным военным противником Австрию или Германию.

Более того, в основу русского оперативного плана фактически оказалась положена идея виднейшего русского военного теоретика рубежа XIX-XX вв. Н.Н. Обручева направить основные силы на австрийский фронт. На предвоенных совещаниях окружного командования и в записках военному министру такую схему отстаивала группа генералов во главе с начальником штаба Киевского военного округа М. В. Алексеевым. Новый, более смелый и наступательный план действий на западном фронте, подтверждает финский исследователь П. Лунтинен, изучив документы французских военных властей, был принят русским верховным командованием под давлением не французов, а собственного генералитета.

В результате согласования этих стратегических соображений с обязательствами перед французскими союзниками к весне 1912 г. в русском Генштабе родился и в октябре 1913 г. был «высочайше» утвержден комбинированный план развертывания и ведения боевых действий на западном фронте, сформулированный в двух оперативных вариантах «А» (на случай первого удара Германии по Франции) и «Г» (в случае совместного германо-австрийского нападения на Россию) ^[20]. План «А» предусматривал переход русских войск в наступление одновременно против Германии и преимущественно против Австро-Венгрии с возможно быстрым перенесением военных действий на их территорию. План «Г» — удар большей частью сил по Германии вторжением в Восточную Пруссию. Поскольку в русском Генштабе имелись сведения о подготовке Германией начального нападения именно на Францию, в качестве наиболее вероятного и предпочтительного рассматривался вариант «А» решительный удар по Австро-Венгрии и, следовательно, одновременная помощь патронируемой Сербии позволяли рассчитывать на быстрый успех и стратегически перспективный результат. В итоге мобилизация и развертывание русской армии были начаты именно по плану «А», причем еще до нападения Германии на Францию и объявления Австро-Венгрией войны самой России. Однако угрожающая для всей Антанты обстановка, которая сложилась на франко-германском фронте в первые недели войны, заставила русское командование откликнуться на мольбы союзников о помощи и, не закончив развертывания, сходу перейти к реализации плана «Г», причем меньшими силами и в еще более краткие, чем было договорено до войны с французами, сроки. Благодаря этому наступление немцев французская армия смогла остановить; Париж, уже покинутый своим правительством, был спасен. Для России же платой за ее спешное, в интересах союзников, вторжение в Восточную Пруссию явился разгром 2-й армии генерала А.В. Самсонова у Мазурских озер 26–31 августа 1914 г. ^[21] Однако эта жертва оказалась не напрасной. В результате была достигнута главная стратегическая цель Антанты — Германия с самого начала оказалась принуждена воевать одновременно на два фронта и ее расчет на скоротечные победоносные операции последовательно в западном и восточном направлениях рухнул. По мнению военных специалистов, в конечном счете это предрешило поражение всего германского блока в войне. Предметом острых разногласий в русском правительстве и в военных сферах в предвоенные годы стала проблема овладения черноморскими проливами — не необходимость самой этой акции, давно «высочайше предуказанная», а ее объем, время и условия проведения, а также потребные для ее успеха силы и средства. В 1908 г., в период назревания Боснийского кризиса, морской министр Диков, ссылаясь на неготовность Черноморского флота, оспорил убеждение своих сухопутных коллег в возможности в данный момент оказать силовое давление на Турцию захватом Верхнего Босфора (хотя само «движение к проливам» адмирал, конечно, признавал «непоколебимой целью» русской политики). В июле этого же года Особое совещание под председательством министра иностранных дел признало целесообразным приступить к подготовке военной экспедиции к турецким берегам. Вскоре МГШ и Генштаб начали совместную проработку организации такого десанта. С неизменной благосклонностью к планам захвата проливов относился и император. На этом фоне в широких военно-морских кругах еще более окрепло убеждение в осуществимости овладения Босфором как реальной и главной цели русских армии и флота в надвигавшейся войне: черноморские «мичманы видели сны про прорыв на Босфор», — вспоминал очевидец, военный моряк. Стремление России к Средиземному морю, комментировали такие настроения много лет спустя члены эмигрантского военно-морского исторического кружка, «не есть ни блажь, ни империалистическая жадность… Гигантский организм величайшей в мире страны нуждается в отдушине и рано или поздно ее добудет. Флот должен понимать, что на Черноморском театре “неприятель есть пролив, и все военные цели решаются наступлением на Босфор”». Ту же задачу, но в расширенном варианте формулировал адмирал Ф.В. Дубасов: «России нужен не Босфор, а Босфор и Дарданеллы, то есть свободный выход из внутреннего Черного моря на мировой простор, и потому в свое время мы должны овладеть нераздельно обоими проливами». Эти слова авторитетного морского и государственного деятеля находили сочувственный отклик и в общественном мнении, и особенно в военно-морской среде. При этом, как правило, имелись в виду не крупные территориальные приобретения России в Средиземноморье (от увлечения «шовинистическими идеями» установления здесь своего господства руководство МГШ предостерегал упомянутый профессор-правовед Овчинников; еще раньше, в 1908 г., сам царь заявил об отсутствии у России претензий «на малейший кусок» турецких владений), а сравнительно небольшие, глубиной в 20–25 км, прибрежные участки земли, необходимые для обороны проливов. Сроки проведения самой операции морское командование резонно ставило в зависимость от ввода в строй новых судов Черноморского флота. Пока на Черном море господствует турецкий флот, писал начальник МГШ летом 1911 г., русской дипломатии «должна быть поставлена задача сохранить на это время мир на Балканском полуострове». О развязывании «большой» войны ради решения проблемы проливов морское командование не помышляло.