Камеи для императрицы - Алла Бегунова Страница 18

Вернувшись домой и раздеваясь с помощью Глафиры в спальне перед большим трюмо, Анастасия пристально разглядывала себя в зеркале. Что есть в ее внешности такого, вызывающего нескромный интерес у одних и чувство, близкое к ненависти, — у других? Разве она так хороша собой? Никто в доме тети не называл ее красавицей. Там вообще больше заботились о возвышенном, божественном, чем о плотском, низменном, житейском.

Глафира уже расчесывала барыне волосы и, наверное, угадала ее мысли.

— Зело расцвели вы теперь, Анастасия Петровна, — сказала она. — Прямо глаз отвесть неможно.

— Да полно чушь молоть! — Анастасия взяла из рук горничной изогнутый черепаховый гребень, собрала в пучок волосы и заколола его на затылке. — Господин подполковник мною недоволен…

Раздался короткий и громкий стук в дверь. Андрей Александрович, одетый уже в шлафрок, в мягких домашних туфлях, появился на пороге спальни. Горничная взяла вещи из бального туалета Анастасии и выскользнула из комнаты. Аржанов зажег еще два шандала со свечами.

— Снимите рубашку! — сухо приказал он Анастасии, неподвижно стоявшей перед ним.

Она молча спустила с плеч широкие бретельки, и рубашка сама соскользнула к ее ногам. Аржанов высоко поднял шандал, разглядывая свою обнаженную жену так, будто видел ее впервые.

— Вы слышали, что сказал этот вертопрах?.. Ожившая Венера!.. Каково? Да я заколю его на дуэли, как кролика! Но это потом. Сейчас есть приказ о выходе моего батальона на «кампаменты» сроком на шесть недель. Так вот, вы поедете со мной!

— Хорошо, — тихо ответила Анастасия, не имея ни малейшего представления о том, что такое «кампаменты» и какая жизнь ждет ее там.

— Ложитесь — Андрей Александрович как будто успокоился, стал развязывать пояс на своем шлафроке, а потом погасил свечи…

Только хруст гальки под ногами караула, только отдаленные голоса часовых: «Слушшай!», только шелест листьев в кронах деревьев над палаткой, только крики птиц в лесу — это обычная ночь на «кампаментах», или в летних военных лагерях. Растянувшись на походной кровати, Анастасия прислушивалась ко всем звукам, потому что не могла заснуть. Сегодня исполнилось шесть месяцев со дня их свадьбы. Отдыхая после бурных проявлений страсти, Аржанов провел рукой по ее животу и словно невзначай задал вопрос о том, хочет ли она иметь ребенка, и если хочет, то почему беременность не наступает?

Она знала, что рано или поздно он спросит ее об этом. Утром, молясь у иконы Божьей Матери, Анастасия просила ее об одной милости: дать возможность зачать ребенка и родить Андрею Александровичу здорового и крепкого наследника, сына, о котором он мечтал много лет. В отстраненном взгляде Пресвятой Девы Анастасии всегда чудилась надежда, и с этой надеждой она начинала каждый новый день.

Побудку в лагере второго батальона Ширванского пехотного полка играли рано — в пятом часу утра. Барабанщики, проходя по главной улице «кампамента», отсыпанной речной галькой, дружно били сигнал «Зоря». Услышав барабанный бой, часовые кричали: «К зоре!» Солдаты выбегали из палаток, надев камзолы, портупеи с тесаками и фуражные шапки — колпаки из зеленого сукна с кистью на конце. Они строились на своих ротных улицах и потом шли на батальонный плац.

Это была очень большая площадка, также отсыпанная речной галькой и украшенная дерном. Здесь стояли две пушки, штабная палатка и часть обоза: казначейская фура и «ящики» [11]— казенный, канцелярский, аптечный, церковный и четыре патронных.

На плацу в присутствии офицеров и по сигналу барабана все строевые и нестроевые чины снимали головные уборы и слушали молитву «Отче наш». После молитвы они возвращались в свои палатки, умывались, причесывались, завтракали и готовились к выходу на учения, которые начинались в девять часов утра и продолжались до двенадцати часов дня.

Батальонный командир подполковник Аржанов жил в центре лагеря, за штабной палаткой. Дня него на этом месте выгородили целую усадьбу из парусиновых стен и навесов на кольях: кухню, туалет, коновязь, кладовые и жилые помещения. Таким образом, почти все лагерные эволюции происходили на глазах у Анастасии. На плацу она могла видеть ранним утром молитву и развод караулов, в первой половине дня — строевые учения, вечером — церемонию отдачи «пароля» и приказа, а в 9 часов — вечернюю «зорю» с молитвой, после которой весь лагерь, за исключением караульных, погружался в сон.

Ей так полюбились эти военные картины, что она решила сшить себе такой же камзол из красного полкового сукна, какой тут все носили, и вместо чепца с лентами надевать зеленую фуражную шапку, украшенную золотой кистью, как положено офицерам, в этом виде она меньше привлекала к себе досужие взоры. А может быть, ширванцы просто привыкли видеть госпожу подполковницу, сидящую возле плаца на раскладной скамейке, или гуляющую со своей болонкой неподалеку от стрельбища.

Как-то вечером шутки ради Анастасия взяла легкую офицерскую фузею своего мужа и показала изумленному Аржанову без единой ошибки все солдатские «приемы» с ружьем, включая заряжание и прицеливание. Смеясь, он аплодировал ей. На следующий день подполковник позволил Анастасии на стрельбище по-настоящему зарядить пистолет с кремнево-ударным замком и выстрелить из него в цель. Конечно, пуля «ушла за молоком», так как длинный армейский пистолет был слишком тяжел для женской руки. Выстрел из фузеи, которую можно было упереть в плечо и держать двумя руками, получился гораздо лучше.

Андрей Александрович по-новому взглянул на жену.

— А фехтовать на шпагах вы не пробовали? — задумчиво спросил он.

— Не солдатское это дело! — отрезала Анастасия. — Я знаю только то, что вы учите с гренадерами и мушкетерами на плацу.

— Нет ничего проще. — Аржанов окинул взглядом гибкую, как лоза, фигуру Анастасии. — В фехтовании главное не сила, а ловкость и быстрота реакции. Хотя еще больше вам подошла бы верховая езда на мужском седле…

— Почему?

— Когда мы ходили походом в Польшу, то в сентябре 1769 года у города Люблин две наши роты внезапно окружили толпища конфедератов. Бой был неравный. Жену секунд-майора Артемьева только это и спасло от плена и бесчестья. Мы издали дали залп. Она, вырываясь от разбойников, бросилась к чужой оседланной лошади и ускакала. Сдается мне, что вы на ее месте тоже не растерялись бы…

— Конечно, нет! — Она схватила его за рукав. — А вы позволите мне такое?

— Сам буду учить, милая женушка! — Аржанов поцеловал ей руку. — Лишь бы вы здесь не скучали, лишь бы всегда были рядом, лишь бы думали обо мне…

В летней кампании 1773 года второй батальон Ширванского полка не участвовал. На «кампаментах» он принял пополнение, обучил его, привел в порядок вооружение, снаряжение и обмундирование. Затем, соединившись с первым батальоном, убыл в распоряжение генерал-поручика барона Унгерна, корпусу которого поручено наблюдение за нижней частью Дуная от Прута до Днестра и Черного моря. Потому на зимние квартиры ширванцы остались в этом районе.