Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин Страница 17

Войдя в Аграханский залив, флотские офицеры долго выбирали место для высадки. Рано утром 27 июля 1722 года, в годовщину сражения при Гангуте, нетерпеливый царь, не дожидаясь праздничного молебна, приказал доставить себя на берег. Гвардейцы на руках вынесли своего полковника по мелководью на низкий песчаный берег, где он выбрал место для лагеря. «Объявляю вам, что сюды мы прибыли в 27-й день и лагар зделали на том же мысе, которой имянуеца Уч, не доходя Аграханского устья верст с 7, и по двух или трех днех пойдем в путь свой землею. И для того всем судам, которые от вас пойдут с правиантом и артилериею, велите иттить к Чеченю острову и там стоять до указу и дать о себе знать в Тереке, сколко судов и кто пришол…» — писал император капитану Ф. Вильбоа.

После богослужения началась высадка. Суда могли подойти к берегу только на 150 метров, и люди должны были, по пояс в воде, переносить снаряжение и продовольствие. Чтобы обезопасить высадившиеся войска от возможного нападения, Петр приказал построить укрепленный лагерь — Аграханский ретраншемент. В тот же день на корабле генерал-адмирала Апраксина праздновали Гангутскую победу. Государь был весел — вместе со свитой окунался в Каспийское море со спущенных с корабля досок.

Однако начало кампании оказалось небезоблачным. Русская армия стала нести потери задолго до первого столкновения с неприятелем: уже в Астрахани от болезней скончались 150 солдат, а 40 бежали. Намеченный график похода задерживала конница, пересекавшая северокавказские степи. По замыслу царя, драгуны должны были прийти к Аграханскому заливу раньше пехоты, добиравшейся морем, и обеспечить высадку десанта постройкой пристаней и прикрытием от возможного нападения противника, о чем Петр еще 7 июля отдал приказ бригадиру Андрею Ветерани.

Конница, однако, в срок не поспевала. Г.С. Кропотов со своими полками только 5 июля форсировал Волгу у «Селитренного городка» и через три недели еще не дошел до Терека. 30-го числа он рапортовал, что встал лагерем у «Кизлярского озера» и двигаться быстрее не может: «Лошеди драгунские весьма худы от великих степных переходов и от худых кормов, а паче от жаров, от соленой воды».

Корпус Ветерани, двигавшийся из Царицына, 16-17 июля форсировал Терек и вынужден был ждать подвоза пороха и свинца из Терского города, а потому его командир уведомлял царя, что сможет выйти в дальнейший путь только в ночь на 21 — е. В том же рапорте бригадир сообщал и еще одну неприятную новость: у двигавшихся за ним украинских казаков полковника Апостола на пути оказалась «горелая степь», падают лошади и закончился запас провианта.

Ветерани должен был занять «Андреевскую деревню» (селение Эндери) и обеспечить высадку десанта в Аграханском заливе. К нему присоединились владельцы Большой Кабарды Эльмурза Черкасский (поручик русской службы, младший брат погибшего в Хиве А. Черкасского) и Малой Кабарды Асламбек Комметов. Эндереевские владетели Айдемир и Чапан-шефкал пытались оказать сопротивление и на подходе к селению напали на двигавшиеся походным порядком полки. После упорного боя 23 июля драгуны прорвались к Эндери и уничтожили его, но потеряли 89 человек убитыми, а 115 человек были ранены.

Петр сначала получил известие о победе и написал в Астрахань, как его драгуны «провианта довольно достали, а хозяевам для веселья деревню их фейрверком зделали», но после сообщения о потерях радость сменилась досадой. Царь понимал, как важно — и для своих, и для «неприятелей» — успешно начать кампанию; не случайно он приказывал Ветерани быть осторожным и действовать «без озарду, дабы в начатии сего дела нам не зделать безславия». Теперь он отыгрался на тех, кого посчитал виноватыми.

Много лет спустя Артемий Волынский составил черновик документа, озаглавленного им «Оправдание о персицком деле» и оказавшегося впоследствии среди его конфискованных во время следствия в 1740 году бумаг. Бывший астраханский губернатор рассказал, что во время купания в Каспийском море не захотел лезть в воду, «поупрямился в том, понеже тогда был припьян, и тем своим упрямством его в<еличество> прогневал». По словам Волынского, когда Петр узнал о потерях Ветерани, Апраксин и Толстой направили царский гнев на него, «будто я причиною был начинанию персидской войны» и неверно информировал царя о трудностях. Разошедшийся государь «изволил наказать меня, как милостивой отец сына, своею рукою», а потом уехал с адмиральского корабля на свой, вызвал к себе губернатора «и тут гневался, бил тростью, полагая вину ту, что тот город (Эндери. — И. К.) явился многолюднее, нежели я доносил». От дальнейших поучений «милостивого отца» Волынского избавила императрица…

Однако ускорить события царская дубинка не могла. В аграханском лагере войска простояли неделю, поджидая кавалерию; 31 июля царь даже командировал ей навстречу гвардейского сержанта Дубровина, чтобы как можно быстрее «пригнать» подводы для артиллерии. Царю Вахтангу 3 августа было отправлено письмо, в котором Петр извещал союзника о своем прибытии и надежде на встречу с грузинским войском «между Дербени и Баки». В ответном письме Вахтанг VI выразил радость по случаю получения долгожданного известия о начале похода русских войск и обещал к 20 августа быть в Гяндже со своим войском.

Петр не терял надежды на успех. Во время одной из поездок по побережью в это время произошел разговор императора с капитаном Ф.И. Соймоновым об открытии и освоении морских путей. Моряк убеждал государя, что до «Апонских, Филипинских островов до самой Америки на западном берегу остров Калифорния, уповательно, от Камчатки не в дальном расстоянии найтиться может, и потому много б способнее и безубыточнее российским мореплавателем до тех богатых мест доходить возможно было против того, сколько ныне европейцы почти целые полкруга обходить принуждены». Но Петр торопился получить доступ к богатствам Востока иным путем. «И хотя я намерился о том еще в разсуждение доносить, как та дальность за способное от чего быть может, — вспоминал Соймонов, — но его величество и одного слова мне выговорить позволить не изволил и скоро изволил мне сказать: “Был ты в Астрабатском заливе?” И как я донес: “Был”, — на то изволил же сказать: “Знаешь ли, что от Астрабата до Балха и до Водокшана и на верблюдах только 12 дней ходу? А там во всей Бухарин средина всех восточных комерцей. И видишь ты горы? Вить и берег подле оных до самаго Астрабата простирается. И тому пути никто помешать не может”». В действительности задача оказалась сложнее.