Андерсен - Борис Ерхов Страница 17
Андерсен - Борис Ерхов читать онлайн бесплатно
Увы, предаваясь радостям светской жизни, Андерсен должен был посещать в Копенгагене Мейслинга. Ректор, похоже, немного завидовавший светским успехам Андерсена, настоял на том, чтобы его ученик побыстрее возвращался в гимназию, чтобы вторую половину каникул провести у него в доме, присматривая за детьми. Когда Ханс Кристиан перед отъездом в очередной раз зашел к Мейслингу, его ожидала там крайне неприятная записка:
«Мне нечего сообщить Вам перед Вашим отъездом, желаю лишь передать настоятельнейшую просьбу, чтобы Вы по прибытии в Слагельсе употребили время не на писание рассказиков и стишков, которые Вы стряпаете к Вашей вящей забаве и на потеху Вашему окружению, а на выполнение школьных заданий. О том, до какой степени Вы разочаровываете меня, растрачивая время таким образом, когда Вам бы полагалось осваивать школьную программу, я собираюсь рассказать в личной беседе с Вами и заодно сообщить Вам некоторые сведения, которые, возможно, остудят Вашу страсть к сочинительству.
Вернувшись в Слагельсе и ожидая приезда Мейслинга, Андерсен ужасно переживал: он думал, что под сведениями, которые должны «остудить его страсть к сочинительству», ректор подразумевает решение перевести его обратно в третий класс. Однако он ошибся. Приехав домой в прекрасном расположении духа, Мейслинг сообщил Андерсену, что разговаривал о нем с Эленшлегером и тот будто бы поведал, что слышал кое-что из им написанного и считает его невероятно тщеславным типом, который любую вежливую улыбку принимает за знак одобрения. Конечно, слова Эленшлегера огорчили Андерсена до глубины души. Но, с другой стороны, не сбылись и самые худшие его опасения: Мейслинг не собирался оставлять его на второй год!
В мае 1826 года Мейслинг с семьей, служанками, Андерсеном и еще одним учеником переехали на повозке с домашним скарбом из Слагельсе в Хельсингёр, где как раз в это время проходили торжества по поводу помолвки принца Фердинанда (именно с ним, согласно автобиографическим заметкам Андерсена, он играл в раннем детстве во дворе оденсейского Замка). Путешествие произвело на Ханса Кристиана самое благоприятное впечатление, и он описал его в письмах, которые послал в Слагельсе приобретенным там за время учебы друзьям. Кроме того, он послал одно из писем Расмусу Нюерупу, университетскому библиотекарю, своему хорошему знакомому в Копенгагене, который ранее, в самые тяжелые для театрального ученика годы, бесплатно выдавал ему книги. Тому письмо настолько понравилось, что он напечатал его 1 июля 1826 года в альманахе «Новейшие описания Копенгагена» под названием «Отрывки путевых записок из Роскилле в Хельсингёр», весьма благоразумно опустив фамилию автора.
Первые дни пребывания в Хельсингёре Ханса Кристиана воодушевили, атмосфера занятий по сравнению с учебой в Слагельсе переменилась: классные комнаты были просторнее и светлее, а ученики вели себя самостоятельнее и не позволяли Мейслингу их запугивать. Через некоторое время, однако, жизнь вошла в привычную, словно проложенную из Слагельсе в Хельсингёр, колею. Особенно раздражало Андерсена поведение хозяйки, еще более разнузданное, чем прежде. В пору, когда Мейслинг был в хельсингёрской гимназии простым преподавателем, его семья особой популярностью здесь не пользовалась. Теперь же, когда он стал ректором, все местные дамы явились к ним на прием, и новая хозяйка гимназической резиденции стала отзываться о Слагельсе как об ужасном городе, в котором царят лишь злоба и клевета. В доказательство она в самых смачных выражениях рассказывала о собственных похождениях, выдавая их за сплетни и возведенные на нее наветы. На вопрос Андерсена, зачем она это делает, госпожа Мейслинг ответила, что пусть уж лучше дамы узнают о клевете из ее уст — тем меньше они в нее поверят. Впрочем, скоро известия о ее новых эскападах распространились и в Хельсингёре. Мейслинг также, под стать супруге, стал вести себя крайне высокомерно и третировал подчиненных ему учителей. Показательна история о том, как он заставил преподавателя латинского языка прочитать ученикам диктант на французском языке, который тот знал плохо. Мейслинга все это время стояли за дверью и потешались над его произношением. Угнетали Ханса Кристиана и чисто бытовые детали его проживания: ректор стал жаловаться, что 200 ригсдалеров в год, которые платили ему за проживание и стол юноши в его доме, для Хельсингёра маловато. Кроме того, как писал Андерсен в автобиографических записках, его стали обделять даже за обедом. Если Мейслингу и гостям подавали жаркое, то ему приносили вареное мясо, но и тут, когда он однажды отрезал себе большой кусок, Мейслинг заметил: «Ого, а вы, оказывается, не прочь набить свой животик!» Вообще хозяйство Мейслингов в Хельсингёре велось с еще большей неряшливостью, а отношения между супругами стали даже склочнее, чем в Слагельсе; к ректору вернулась его всегдашняя раздражительность, в то время как хозяйка на все его упреки издевательски отвечала начальной фразой из водевильной арии: «Не верь ему, он лжет тебе…» Атмосфера неблагополучия усугублялась строгостью распорядка: после восьми вечера ворота гимназии закрывались, и Андерсен со своим товарищем по несчастью, еще одним учеником, жившим вместе с ним, оказывались в изоляции — одноклассники посещать квартиру Мейслингов не любили.
И все-таки Андерсен был готов мириться с житейскими неурядицами, если бы к ним не добавлялось психологическое давление со стороны ректора, упрекавшего его в полной бездарности и обвинявшего в интеллектуальном зазнайстве. Ему вторила госпожа Хенриетта Вульф, жена командор-капитана, в своих эпистолярных порицаниях по-матерински костерившая Андерсена за те же грехи, но не так уж несправедливо писавшая еще 15 ноября 1823 года:
«Природа наделила Вас здравым умом, но ребенком Вы росли без призора, когда же достигли возраста, в котором могли проявить свои природные способности, и люди нашли, что жаль дать погибнуть тому хорошему, что есть в Вас, и они стали хвалить Вас и даже кое-что для Вас сделали, Вы составили себе — не скажу слишком высокое, но слишком выспренное представление о своих способностях и дарованиях. Между тем Ваши стихи однообразны, идеи и образы беспрестанно повторяются, а если Вы забираетесь в высшие сферы, то — простите матери, я ведь говорю с Вами сейчас как мать, — Вы впадаете в выспренность и ложный пафос. Талант Ваш сказывается только в юмористических стихах и прозе, и это нахожу не я одна, но многие, с кем я говорила по этому поводу. Вообще, милый Андерсен, пожалуйста, не воображайте себя ни Эленшлегером, ни Вальтером Скоттом, ни Шекспиром, ни Гёте, ни Шиллером и никогда не спрашивайте, по стопам которого из них Вам лучше идти. Ни одним из них Вам не быть! Такое чересчур смелое и тщетное стремление легко может совсем погубить те добрые, здоровые зачатки, которые есть в Вас и которые обещают, что из Вас выйдет полезный и дельный человек» [75].
Но Андерсен не желал становиться всего только «полезным и дельным человеком», как настаивали на том и госпожа Хенриетта Вульф, и Йонас Коллин, и, в конце концов, даже сам Симон Мейслинг. Легко представить себе, с какой горечью он читал повторения материнских наставлений госпожи Вульф, с которыми она опять обращалась к нему в письме от 4 января 1827 года:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии