Циолковский - Валерий Демин Страница 17

Сначала он влюбился по очереди в дочерей смотрителя того училища, где преподавал. Отец их внезапно умер, мать умерла ещё раньше, и прелестные девушки остались на попечительстве старших братьев. Циолковский часто навещал эту семью и до конца дней своих не мог без трепета вспоминать о том времени:

«Помню один момент, который не могу и теперь забыть. Было холодно, я прозяб и, по обыкновению, в субботу зашел к Т. Никого не было дома, кроме девушки. Она пожалела меня и предложила погреться на лежанке, которая была в её комнате. Через пять минут я обогрелся, но обаяние близости молодого существа осталось до сих пор. Видно, предвкушение любви не слабее её продолжения.

Чем все это кончалось и была ли взаимность во всех моих любвях? Я не могу этого сказать, потому что никогда не объяснялся в своих чувствах. И как было это сделать, раз на моей ответственности была семья! Ни к чему бы это не привело при моем бессилии и незнании жизни.

Девушка скоро ослепла и уехала в Москву лечиться, где и умерла. Семья Т. также рассеялась, и никого из них уже не было в Боровске. Разлука с друзьями угнетала меня до нервного расстройства. Оно выражалось в непонятном страхе даже днем, при солнечном свете».

Но на этом неистовые (хотя и по-прежнему — сверхплатонические) увлечения боровского учителя не завершились:

«Через Т. я познакомился с другим домом. Тут я давал урок одной девице. В этой семье я встретил очень молодую замужнюю женщину, в которую после отъезда Т. и влюбился без ума. её семья заменила мне семью Т. Разумеется, и она никогда не узнала о моих чувствах. Я только раз её поцеловал под предлогом христосования.

— Можно с вами похристосоваться?

— Можно…

Я едва коснулся её губ.

Что же вы не сказали: „Воистину воскресе“? — заметил муж.

Как же ко всем этим невинным романам относилась жена? Она была занята хозяйством и детьми, и потому я путешествовал по знакомым один. Сначала я рассказывал ей о своих наивных приключениях, и она даже не морщилась. Но потом она стала оскорбляться ими — и я уже ничего ей после этого не передавал. Зачем возбуждать ревность. Это такое мучительное чувство! Я инстинктивно поступал хорошо. Она была спокойна, и мы жили мирно. Я иногда помогал ей по хозяйству, даже шил ей рубашки на машине. Теперь уже забыл про это, но она недавно мне напомнила. Были и маленькие семейные сцены и ссоры, но я сознавал себя всегда виновным и просил прощения».

Семейная жизнь постоянно обогащалась рождением детей. В 1881 году появилась на свет дочь Любовь, в 1883 — сын Игнатий; потом родились ещё три сына — Александр (в 1885 году), Иван (в 1888 году), Леонтий (в 1892 году), умерший от коклюша спустя год, и две дочери — Мария (в 1894 году) и Анна (в 1897 году). На второй год жизни в Боровске Циолковский получил известие о смерти отца, но на похороны не успел, так как письмо пришло с большим запозданием…

* * *

В Боровске у Циолковского в ещё большей степени раскрылся природный дар педагога, наставника. Он чувствовал чуть ли не отцовскую ответственность за судьбу неугомонной школьной детворы. Даже в глубокой старости Константин Эдуардович с удовольствием вспоминал о начале своей учительской карьеры. Преподавание для него было забавой. Он сам придумывал задачи, где состязались козы и зайцы, ежи подсчитывали заготовленные на зиму яблоки, белки — орехи, а мыши — горох. Молодой учитель никогда не повышал голос, не наказывал, не унижал человеческого достоинства подростков, и его беспрекословно слушались не из боязни, а из уважения. Он удивлял ребят интересными историями, каких не было в учебниках, фантазия его казалась неистощимой. Так было всегда, пока уже в глубокой старости Циолковский вообще не оставил учительства. «Он умел рассказывать детям так, — писал Виктор Шкловский, — что они как будто вместе с ним светлой стайкой, держась друг за друга, улетали в звезды».

Именно в Боровске Циолковский окончательно осознал и свое истинное предназначение, связанное с исследованием актуальных научных проблем и прокладыванием неторных путей в воздушном океане и в безвоздушном пространстве. О космических мечтах и воздухоплавательных надеждах Константина Эдуардовича сохранились воспоминания Павла Михайловича Голубицкого (1845–1911) — одного из пионеров телефонизации в России (по существу — отца русского телефона). Проезжая через Боровск, он прослышал о чудаковатом учителе и, будучи сам одержимым техническими новациями, решил непременно с ним повидаться. Увиденное поразило Голубицкого до глубины души:

«Я познакомился с Циолковским в г. Боровске, куда попал случайно несколько лет тому назад, и крайне заинтересовался рассказами туземцев о сумасшедшем изобретателе — Циолковском, который утверждает, что наступит время, когда корабли понесутся по воздушному океану со страшной скоростью, куда захотят. Я решился навестить изобретателя. Первые впечатления при моем визите привели меня в удручающее настроение — маленькая комната, в ней небольшая семья: муж, жена, дети и бедность, бедность из всех щелей помещёния, а посреди его разные модели, доказывающие, что изобретатель действительно немножко тронут: помилуйте, в такой обстановке отец семейства занимается изобретениями (…)».

Писано сие было уже в Калуге, после второй встречи с Циолковским. Голубицкий направил письмо в редакцию «Калужского вестника» под названием «О нашем пророке». Цель публикации (она появилась 17 октября 1897 года) — помочь гениальному ученому в продолжении исследований.

Мысль о космических скоростях и межпланетных путешествиях не оставляла Циолковского никогда. Но была ещё одна давняя мечта — цельнометаллический дирижабль. О, тогда эта идея захватывала многих! Мечты мечтами — требовались, однако, ещё точный расчет и опытная проверка. Математические формулы давно уже стали его второй жизнью: они непрестанно роились в его голове и снились ему по ночам. Позже он вспоминал:

«Смолоду да и всю жизнь я учился мыслить, преодолевать трудности, самостоятельно решать задачи. Наблюдая природные явления, пытался их обобщать, выводить закономерности, прибегал к математике. Это требовало напряжения мысли, но было увлекательно. Ведь в мире так много неразгаданного! Я, например, вжился в геометрию так, что мог без труда весь зримый мир, как огромную мозаику, разложить на составляющие его окружности, квадраты, ромбы, трапеции… А треугольник мне рисовался гигантским циркулем — им при желании можно было измерить расстояние до далеких солнц с их планетами. Когда я открывал в классе мальчишкам увлекательные тайны шара или пирамиды, я, в сущности, продолжал свои вечерние занятия. Я одухотворял математику не только для пользы преподавания, но и по внутренней потребности».

Поначалу будущего «отца космонавтики» занимал вопрос о механике в биологии. Первая написанная им в 1880 году работа носила название «Графическое изображение ощущений». Он послал рукопись в любимый журнал «Русская мысль» и с нетерпением стал ожидать приговора редакции. Увы, не только не последовало никакого ответа, но ему вообще не вернули рукопись. А ведь в ней уже были намечены и сформулированы многие идеи, касающиеся психологии и физиологии человека, которые волновали Циолковского до конца жизни. Воспроизводя по памяти содержание рукописи, он впоследствии писал: