Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин Страница 17

Бытовая сцена в Будапеште

Нельзя забывать и о том, что 1956 год и венгерские события омрачили жизнь Андропова неприятностями личного плана. Его жена так никогда и не оправилась полностью от нервной болезни, полученной в дни «будапештской осени». Сам же Андропов уже зимой 1956–1957 годов вследствие большого перенапряжения на несколько недель вышел из строя, оказавшись (в свои неполные 43 года) в кардиологическом отделении больницы.

Впрочем, для Андропова «венгерская трагедия» стала не только началом болезни жены и фактором, совсем не благоприятствовавшим собственному, подорванному еще на карельском фронте здоровью, но прежде всего прекрасным трамплином для головокружительного карьерного взлета. Отличившийся в Венгрии посол уже в 1957 года пошел на повышение, возглавив созданный специально под него отдел ЦК КПСС, ведавший отношениями с компартиями социалистических стран. Через несколько месяцев он принял участие в фабрикации судебного процесса по делу Имре Надя, которого обвиняли в организации заговора, направленного на свержение народно-демократического строя. Советская сторона, представленная Андроповым, генеральным прокурором СССР Р. Руденко и заместителем председателя КГБ П. Ивашутиным, ознакомилась с составленным в МВД ВНР проектом обвинительного заключения. Она сочла его в основном приемлемым, хотя и нуждающимся в доработке (в частности, усилении той части, где речь шла о связях И. Надя с Западом, участии западных спецслужб «в подготовке и проведении контрреволюционного мятежа») ^[72]. Чтобы не создавать Венгрии излишних осложнений на предстоявшей осенью сессии ООН (а венгерский вопрос не сходил с повестки дня ООН до 1962 года), закрытый судебный процесс решено было отложить до окончания этой сессии. Были и другие обстоятельства, заставлявшие откладывать суд – например, опасения охладить решимость титовской Югославии к сближению с СССР в канун запланированного на ноябрь 1957 года совещания компартий в Москве ^[73]. Смертный приговор бывшему премьер-министру Венгрии, шокировавший мировое общественное мнение, был вынесен в июне 1958 года. К этому времени зав. отделом ЦК Ю. В. Андропова в большей мере уже занимал не венгерский, а югославский вопрос – новая программа СКЮ, принятая весной 1958 года, была объявлена в СССР ревизионистской. Тито никак не могли простить «особой позиции» во время венгерских событий.

Можно подвести итоги: все месяцы, что длился венгерский кризис, Ю.В. Андропов и его подчиненные последовательно отстаивали позиции охранительных, контрреформаторских сил. Именно в них они видели главный гарант обеспечения интересов СССР в Венгрии. Выезжавшим в Будапешт эмиссарам КПСС иной раз приходилось корректировать линию посольства в направлении несколько большей гибкости (М. А. Суслову в вопросе об избрании Кадара в Политбюро ^[74], А. И. Микояну, когда речь шла о поддержке Ракоши). Это, однако, не означало, что в центре были недовольны деятельностью посла. По мнению Кремля и МИДа, Андропов неплохо справлялся с отведенной ему ролью информатора и аналитика происходящего в Венгрии, его советы так или иначе учитывались при принятии на высоком уровне решений по венгерским вопросам. Судя по известным отзывам, но главное, по дальнейшей карьере Андропова, его работа в Венгрии вполне отвечала тем требованиям, которые руководство КПСС предъявляло послам в меняющейся непростой обстановке. В частности, исключительная бдительность советского посла в Будапеште и его нетерпимое отношение к любым попыткам пойти дальше дозволенного в толковании идей XX съезда воспринимались с неизменным одобрением. Характерен отзыв Н. С. Хрущева, относящийся к концу 1960-х годов: «Советским послом в Венгрии был тогда Андропов. С посольскими делами он справлялся хорошо и отлично разбирался в других событиях. Он докладывал нам обо всем со знанием местной обстановки и давал полезные советы, вытекавшие из сложившейся ситуации» ^[75]. Но, что интересно, и вечный оппонент Хрущева В. М. Молотов оставил об Андропове сходный отзыв, говорил об удаче с назначением посла в Венгрии ^[76]. Донесения Андропова не просто служили источником информации для руководства СССР, они стали существенным фактором формирования советской политики в Венгрии, что подтверждается как документами, так и свидетельствами участников тех событий.

Наперекор широко распространившимся мифам, поддерживаемым прессой и телевидением, осмелимся утверждать: приобретенный Андроповым в Венгрии жизненный опыт не только не пробудил в нем интереса к глубинным, системным реформам социализма, напротив, лишь укрепил в его сознании и без того глубоко укорененный антилибералистский и анти-реформаторский настрой. Кстати, это готовы признать и некоторые из сослуживцев Андропова по аппарату ЦК, склонных к его идеализации. «С 1956 годом связан и определенный «венгерский комплекс» Андропова. Он всегда с большой настороженностью, даже подозрительностью относился к таким явлениям в социалистических странах, которые не укладывались в советский образец», – пишет Ф. М. Бурлацкий ^[77]. Известно, с каким раздражением воспринял курировавший связи с соцстранами секретарь ЦК Ю. В. Андропов неожиданное увлечение Н. С. Хрущева югославским опытом после поездки по Югославии в августе 1963 года ^[78]. Полученные указания об изучении югославской экономической модели в целях внедрения в СССР каких-нибудь ее элементов по сути дела саботировались вплоть до отставки Хрущева в октябре 1964 года. Ниже речь пойдет и о крайне жесткой позиции председателя КГБ Ю. В. Андропова в августе 1968 года, когда советское руководство обсуждало вопрос о военном вмешательстве в Чехословакии. Правда, в 1981 году тому же Андропову хватило здравого смысла не поддержать идею военного вмешательства в Польше. Лимит военных решений в европейских социалистических странах уже исчерпан, говорил он, а потому надо искать политические средства ^[79]. Война в Афганистане уже шла, не предвещая скорого и успешного окончания. Развязанный одновременно вооруженный конфликт в Польше, учитывая численность и боеспособность Войска Польского и общественные настроения в этой стране, мог иметь самые роковые (скорее в плане внутренней политики) последствия для СССР, и в Москве это поняли.