1917. Гибель великой империи. Трагедия страны и народа - Владимир Романов Страница 17

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«После “успешных” расстрелов 26-го министры на миг воспрянули духом. На рассвете 27-го Протопопов успокоительно доносил, что, по полученным сведениям, “часть рабочих намеревается приступить к работам”. Но рабочие и не думали возвращаться к станкам. Расстрелы и неудачи вчерашнего дня не обескуражили массы».

Бьюкенен Джордж Уильям, посол Великобритании в России:

«Правительство решилось прибегнуть к строгим репрессивным мерам. Утром в воскресенье <…> военный губернатор, генерал Хабалов, расклеил по всему городу объявления, предупреждавшие рабочих, что те из них, кто не станет на работу на следующий день, будут отправлены на фронт, и извещавшие, что полиция и войска получили приказ рассеивать всякие толпы, собирающиеся на улицах, всеми средствами, находящимися в их распоряжении. На эти предупреждения никто не обращал внимания; толпы были столь же многочисленны, как и раньше, и в течение дня огнем, открытым войсками, было убито около двухсот человек».

Гиппиус Зинаида Николаевна, поэтесса, идеолог русского символизма:

«Часа в 3 была на Невском серьезная стрельба, раненых и убитых несли тут же в приемный покой под каланчу <…> Стрельба длится часами. Настроение войск неопределенное. Есть, очевидно, стреляющие (драгуны), но есть и оцепленные, т. е. отказавшиеся. Вчера отказался Московский полк. Сегодня, к вечеру, имеем определенные сведения, что – не отказался, а возмутился – Павловский. Казармы оцеплены и все Марсово Поле кругом, убили командира и нескольких офицеров».

Жевахов Николай Давидович, князь, заместитель обер-прокурора Святейшего синода:

«Я слышал отовсюду ружейные залпы и характерные звуки пулеметов; видел перед собой бегущих в панике людей с растерянными лицами и широко раскрытыми от ужаса глазами и испытывал то ощущение, какое охватывает каждого в момент приближающейся грозы, когда гонимые ветром зловещие тучи и отдаленные раскаты грома вызывают состояние беспомощности и так смиряют гордого человека».

Глобачев Константин Иванович, генерал, начальник Петроградского охранного отделения:

«Все это было симптоматично и должно было дать понять генералу Хабалову, что с этими средствами удержать порядок невозможно.

26 февраля около 6 часов вечера я обо всем этом доложил генералу Хабалову, упирая на то, что войска ненадежны, на что он мне с раздражением ответил, что он с этим не согласен, а что просто эти части, как молодые солдаты, плохо инструктированы; что же касается убийства пристава, то он выразился так: “Вот уж этому никогда не поверю”.

Тут же я ему доложил, что, по имеющимся у меня сведениям, на утро 27 февраля на заводах и фабриках, куда должны собраться рабочие, назначены выборы в Совет рабочих депутатов. Хабалов хотел закрыть все фабрики и заводы, чтобы не допустить этих выборов, но я отсоветовал ему это делать, так как создастся впечатление, что сама власть не допускает рабочих приступить к работам, а Совет рабочих депутатов все равно будет избран. Действительно, с утра 27 февраля среди рабочих разнесся слух, что фабрики закрыты, и никто из рабочих даже и не пытался туда явиться. Вместе с тем были пущены слухи о приглашении в Государственную Думу для формирования Совета рабочих депутатов, и таковой действительно был сформирован – явочным порядком. Более энергичные из числа революционеров, сплошь и рядом не рабочие и не солдаты даже, являлись в Государственную Думу и заявляли себя депутатами от того или иного промышленного предприятия или воинской части».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Чем ближе к заводам, тем больше решимости. Однако сегодня, 26-го, и в районах тревога. Голодные, усталые, продрогшие, с огромной исторической ответственностью на плечах выборгские вожаки собирались за городом, по огородам, чтобы перекинуться впечатлениями дня и наметить сообща маршрут… Чего? Новой демонстрации? Но к чему приведет безоружная демонстрация, раз правительство решилось идти до конца? Этот вопрос сверлит сознание. “Казалось одно: восстание ликвидируется” <…> Так низко упал барометр перед бурей.

В часы, когда колебания охватывают даже наиболее близких к массам революционеров, само движение зашло, в сущности, значительно дальше, чем представляется его участникам. Еще накануне, к вечеру 25 февраля, Выборгская сторона оказалась полностью в руках восставших. Полицейские участки были разгромлены, отдельные чины полиции убиты, большинство скрылось. Градоначальство начисто утратило связь с огромной частью столицы, 26-го утром обнаружилось, что не только Выборгская сторона, но и Пески, почти вплоть до Литейного, находятся во власти восставших. По крайней мере, так определяли положение донесения полиции. В известном смысле это было верно, хотя восставшие вряд ли отдавали себе в этом полный отчет: полиция во многих случаях, несомненно, покидала свое логово прежде, чем оно подвергалось угрозе со стороны рабочих. Но и независимо от этого очищение фабричных районов от полиции не могло иметь в глазах рабочих решающего значения: ведь войска еще не сказали своего последнего слова. Восстание “ликвидируется”, думалось смелым из смелых. Между тем оно только развертывалось.

26 февраля приходилось на воскресенье, заводы не работали, и это не позволяло с утра измерить объемом стачки силу напора масс. К тому же рабочие лишены были возможности собраться на заводах, как они делали в предшествующие дни, и это затрудняло демонстрации. Утром на Невском было тихо. В эти часы царица телеграфировала царю: “В городе спокойно”. Но спокойствие длится недолго. Рабочие постепенно сосредоточиваются и двигаются со всех пригородов в центр. Их не пускают по мостам. Они валят по льду: ведь стоит еще только февраль, и вся Нева представляет один ледяной мост. Обстрел толпы на льду недостаточен, чтобы сдержать ее. Город преобразился. Всюду патрули, заставы, разъезды конницы. Пути к Невскому особенно усиленно охраняются. То и дело раздаются залпы из невидимых засад. Число убитых и раненых растет. В разных направлениях движутся кареты скорой помощи. Откуда и кто стреляет, не всегда можно разобрать. Несомненно, что жестоко проученная полиция решила больше не подставлять себя. Она стреляет из окон, через балконные двери, из-за колонн, с чердаков. Создаются гипотезы, которые легко превращаются в легенды. Говорят, что для устрашения демонстрантов много солдат переодето в полицейские шинели. Говорят, что Протопопов разместил многочисленные пулеметные посты на чердаках домов. Комиссия, созданная после революции, не обнаружила этих постов. Но это не значит, что их не было. Однако полиция в этот день отступает на задний план. В дело окончательно вступают войска. Им настрого приказано стрелять, и солдаты, главным образом учебные команды, т. е. унтер-офицерские школы полков, стреляют. По официальным данным, в этот день было до 40 убитых и столько же раненых, не считая тех, что уведены и унесены толпой. Борьба переходит в решающую стадию. Отхлынет ли масса перед свинцом на свои окраины? Нет, она не отхлынула. Она хочет добиться своего».

Бьюкенен Джордж Уильям, посол Великобритании в России: