Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий Страница 17

К каторжанам в спецлаг:

Хоть жалей, хоть умри,

Бездыханным здесь ляг, —

Двум смертям не бывать.

Должен медь добывать.

Вагонетки руды —

Будет хлеб за труды.

Будешь петь забывать.

Будешь медь добывать.

Не все восприняли его стихи с восторгом. Были и такие, кто заявил мне, что если и дальше на занятия «Слитка» будет приходить Грунин, читать зэковские стихи, они больше не ходоки в Политпрос.

Но время Страха, время Сталина-Ленина, старой стереотипной идеологии неминуемо уходило. Грунина приметил секретарь Союза писателей СССР, поэт Евгений Евтушенко, включив его стихи в антологию русской поэзии «Строфы века». Это — на московском всесоюзном уровне. А на местном — его крепко поддержал первый секретарь Джезказганского горкома партии, поэт Какимбек Салыков. Недавно я встретился с ним в Астане, и он подтвердил, что Юрий Грунин — замечательный поэт. И даже удивился: почему до сих пор о нем мало пишут, почему его мало печатают? «Может быть, ты напишешь, я-то уже писал».

Действительно, Какимбек Салыков опубликовал в журнале «Нива» большую статью о джезказганском поэте под заголовком «Высоты Грунина». Его поддержала поэтесса Зинаида Чумакова. В предисловии к книге Юрия Васильевича Грунина «Спина земли» она в 1999 году в статье «По лезвию судьбы» отметила, что автор вошел в литературу не только как поэт, писатель, публицист, но и как человек незаурядной судьбы, за плечами которого — жизнь, наполненная экстремальными событиями. Даже в условиях Степлага он умудрялся находить подобных себе — представителей света интеллигенции СССР и, как они, не опускал духовную планку своей жизни до простого обывателя.

В народе не зря говорят: «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Подруга Грунина Надежда Сиваева, в то время директор кинотеатра «Орбита» в Джезказгане, мне рассказывала, что Юрий Васильевич долгое время переписывался с известным писателем Камилом Икрамовым, профессором, архитектором Генрихом Маврикиевичем Людвигом… И что примечательно — они отвечали ему сердечной взаимностью, добрыми словами дружбы и признания его таланта. Ведь каждому из них он посвящал свои стихи или рисунки, шаржи.

С Камилом Икрамовым он познакомился в Устьлаге, близ Соликамска, их нары стояли рядом. Именно тогда молодой писатель задумал создать книгу «Дело моего отца». Это, по его задумке, должен быть документальный роман о партийном и государственном деятеле Акмале Икрамове, расстрелянном по указке Сталина в 1938 году вместе с Николаем Бухариным и другими видными большевиками. Акмаль Икрамов был родным отцом Камила, и поэтому сын тоже пострадал от сталинизма. Его в 16 лет арестовали как члена семьи изменника Родины, и он двенадцать лет «воспитывался» в лагерях смерти и ссылке, хотя Сталин во многих своих выступлениях неоднократно повторял:

«Сын за отца не отвечает» и клялся молодую поросль не трогать.

Юрий Васильевич сразу же поддержал идею Камила Икрамова и на первых порах был ему вроде как литературным консультантом. По выходе из лагерей Камил написал роман-хронику «Дело моего отца» и предложил его журналу «Новый мир». Твардовский благосклонно отнесся к новой книге на лагерные темы, но опубликовать ее не успел. К власти пришел Леонид Брежнев, и началась многолетняя полоса запрета на публикацию подобных книг. Лишь в 1988 году в журнале «Огонек» появились главы из романа-хроники «Дело моего отца». Юрий Васильевич тепло поздравил Камила с выходом книги в свет. Но в ответ получил письмо от его супруги Ольги Сидельниковой, которая сообщала, что Камил лечится в Париже. Как приедет — напишет.

И он написал! «Юрочка! О моем отношении к тебе и к значению нашей встречи[1]можешь судить по тому, что моя дочка знает твои стихи с детства. А ведь текстов у меня не было и нет, тогда я многое ей читал по памяти…»

Переписка продолжалась, но недолго. В июне 1989 года Камил скончался в Германии от рака после тяжелой операции на 62-м году жизни. Об этом Грунин узнал из «Литературной газеты». И по этому поводу написал стихи:

Я хотел бы носить его портрет,

Как медаль на ленте муаровой.

Мне б Камила милого запечатлеть

В мраморе мемуаров.

В «мраморе мемуаров» Ю.В. Грунин запечатлел в своих книгах выдающихся людей, побратимов по несчастью и горю, долбивших вместе с ним киркой и ломом мерзлую руду карьеров и шахт Джезказгана. Под его пером оживают образы давно ушедших в мир иной композитора Бруно Дементьева, автора знаменитой песни «На позиции девушка провожала бойца», генетика Владимира Эфроимсона и архитектора Генриха Людвига… Последний через всю жизнь пронес веру в литературный талант Грунина и, умирая, сказал, что талант этот состоялся.

Они вместе трудились в проектном бюро Степлага. И довольно часто Грунин читал свои новые стихи Людвигу, который советовал ему сохранить их для будущего как поэтическую летопись Степлага.

Генрих Людвиг был по национальности немец, но превосходно владел русским языком, даже изучал антологию его слов. Это помогло ему затем по выходе из лагеря создать ряд прекрасных статей по архитектуре на чистом литературном русском языке.

Архитектура — это была его любовь и крепкая привязанность. Но она сыграла с ним ряд злых и добрых шуток, как он говорил. Первая злая шутка — это 1937 год, заседание Политбюро с приглашенными архитекторами. Обсуждался вопрос о проекте высотного здания Дворца Советов. Генрих не знал, что этот проект понравился Сталину, встал и раскритиковал его в пух и прах. Во время перерыва Каганович подозвал Генриха к себе:

— Вы это всерьез? Не заберете ли своих слов обратно?

— С чего бы это! — воскликнул Генрих и увидел злой взгляд Сталина.

Вскоре его арестовали. Особое совещание дало ему десять лет по 58-й статье. В 1947 году ему добавили еще пять лет за упрямство, ибо он продолжал талдычить о пагубности проекта высотного здания Дворца Советов для Москвы. Кстати, Сталин после критики Людвига от этого проекта отказался, а вот освободить праведного героя забыл.

Но Людвиг опять же благодаря архитектуре все-таки напомнил о себе. В лагере он создал превосходный проект противоатомного бомбоубежища и отправил его в Москву. Там проект Генриха встретили благожелательно, и вскоре его освободили из лагеря, вызвав в столицу для дальнейшей работы. Его одели в новый темно-синий костюм, и он щеголял в нем в проектном бюро, прощаясь с товарищами. При этом виновато говорил:

— Опять архитектура сыграла со мной шутку. Надеюсь, на этот раз добрую…

Да, добрую. После освобождения из лагеря Юрий Грунин несколько раз бывал в гостях у Генриха и радовался за него: в Москве его друг женился на бывшей лагернице, югославской балерине-красавице, и был счастлив. Дожил он с нею до 80 лет. Журнал «Архитектура СССР» № 5 за 1988 год в статье «Г.М. Людвиг» писал, что он вошел в историю становления советской архитектуры как один из самых своеобразных зодчих.