Ганнибал. Бог войны - Бен Кейн Страница 17

– Ах, – прошептала Атия, и ее глаза осветились. – Я соскучилась по сидению тут.

«Да пребудет с нею Эскулап», – вознесла молитву Аврелия. Она, наверное, слаба, как котенок, раз не могла сама пройти такое расстояние.

Мать и дочь сели рядом, и Атия с облегчением вздохнула. Из кухни слышались счастливые крики Публия. Над головой маленькая птичка выводила веселые трели, радуясь, что зима кончается. С улицы доносились крики бродячего торговца съестным. Раб задержался во дворе, якобы ухаживая за виноградными лозами, но то и дело поглядывал на женщин.

– Агесандр говорит, что ты плохо себя чувствуешь.

– Да, уже несколько недель.

– Почему ты не сказала?

Неосознаваемое чувство вины и страх за мать выразились раздражением.

– Когда я видела тебя прошлый раз, ты казалась здоровой! Ты упомянула, что похудела и плохо спишь, но казалось, что беспокоиться не о чем.

– Я сама так думала. У меня бывало такое, когда я была моложе. Однако тогда проходило. А теперь – нет.

– И потому ты позвала врача.

Усталый кивок.

– Кто это был?

– Конечно, грек. Его когда-то рекомендовал мне Луций.

Аврелия ощутила некоторое облегчение. Если врача рекомендовал ее муж, то это не один из многих шарлатанов, которые охотятся за больными.

– Надо было звать его раньше, – упрекнула она мать.

– Что теперь говорить… Он осмотрел меня.

Нужно вытягивать из нее сведения клещами?

– И что? Он определил хворь?

– Думает, что да.

Пауза. Нетерпение Аврелии нарастало, но когда мать подняла на нее глаза, она увидела в них такую печаль, что раздражение сменилось паникой.

– Ч-что? Что он нашел?

Атия как будто не слышала.

– Я долго чувствовала вздутие живота, даже когда не ела много часов. Меня тошнило. Кожа зудела без видимой причины. Даже холодными ночами мне было жарко, и я потела, как в кальдарии.

Аврелия была озадачена, расстроена, напугана. Ей хотелось встряхнуть мать, но она в страхе сдержалась.

– Так что нашел врач, мама?

Атия положила ладонь на живот.

– Во время осмотра он нащупал там что-то.

Время остановилось. Хотя Атия сидела перед ней, она казалась где-то далеко – как будто Аврелия была на одном конце туннеля, а мать на другом.

– Что-то?

– Да. Какую-то опухоль.

– Опухоль, – тупо повторила дочь. – Где?

– Он не смог определить точно, но, похоже, в печени.

Женщине стало плохо. Если врач не ошибся…

– Он может тебя вылечить?

– Есть особые травы, из них он хочет приготовить мне какие-то лекарства. – Атия взмахнула тощими, кожа да кости, руками. – Говорит, что может помочь.

Единственным способом, чтобы сделать этот кошмар реальным, были горькие слова:

– Помочь, но не исцелить.

– Да.

– И нельзя ничего вырезать?

Вернулась тень прежней Атии, ее брови недоуменно поднялись.

– Ты сама знаешь ответ на этот вопрос, дитя мое.

Глаза Аврелии наполнились слезами. Она ощутила себя совершенно беспомощной.

– Так ты собираешься умереть? – прошептала она.

Мать скривила губы.

– Все мы умрем.

– Хватит! – крикнула Аврелия.

Краем глаза она увидела, как Агесандр повернул голову, чтобы посмотреть на них. Будь он проклят, подумала молодая женщина. Какое ему дело. Это моя мать.

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Атия взяла ее руку и погладила. – Да, опухоль убьет меня. Врач полон сожаления, но уверен в своем диагнозе.

– Он мог ошибиться! – сказала Аврелия. Доверие Луция этому врачу могло быть ошибочным. – Мы позовем другого врача, чтобы осмотрел тебя.

– Я уже звала. Одна из соседок привела несколько дней назад. Увидев, как плохо я выгляжу, она привела своего мужа, врача, когда тот вернулся домой. Он нашел ту же опухоль.

Взгляд Атии был спокоен.

– Оба могли ошибиться.

Спорить было не о чем. Божественные силы творят то, что хотят, – как они сделали при Каннах, когда отец оказался в числе погибших. Будь они все прокляты! Печаль и гнев переполняли Аврелию, но потом она вспомнила свою реакцию – ярость, крики, проклятья богам, – когда услышала, что отец, вероятно, убит. Не стало ли это наказанием за ту вспышку? Было трудно не подумать так. Женщине страстно хотелось повторить те же проклятия, но она не посмела. Через какое-то время после Канн Аврелия стала заискивать перед всеми богами пантеона, потратила целое состояние на жертвы и приношения в храмы, прося позаботиться о близких. И вот теперь, несмотря на все старания, беда обрушилась на мать…

Боги так переменчивы, так вероломны, с горечью подумала она. Но страх запечатал ей уста. Одной из причин молчания были Публий и ее брат, а другой – Гай и Ганнон. Пройдет еще много времени, прежде чем сыну исполнится пять, а до этого возраста чуть ли не половина детей умирает от каких-нибудь болезней. В Сицилии Квинта могут убить в любой момент. Это же можно сказать – если они еще живы – про Гая и Ганнона, к которым она по-прежнему питала сильные чувства. Аврелии было невыносимо думать о смерти тех, кого любила. Богов нужно улещивать любой ценой. Я должна быть сильной, подумала она. Ради матери. Она будет нуждаться во мне в ближайшие дни и недели. Аврелии удалось выдавить уверенную, хотя и фальшивую улыбку.

– Это не значит, что от третьего мнения не будет никакой пользы.

– Хорошо, – ответила Атия, закрыв глаза и подставляя лицо солнцу. – Делай что хочешь.

Такая демонстрация слабости вызвала у Аврелии прилив печали, но тут во двор выскочил Публий.

– Мама! Мама!

К женщине вернулось чувство реальности. Нужно продолжать жить ради сына, как и ради матери. Она надеялась, что скоро возвратится домой из своей деловой поездки Луций. Хотя они уже не были так близки, их отношения оставались крепки. Его присутствие в доме придаст ей силы, но пока она оставалась предоставленной самой себе.

– Я здесь, мой сладкий, – сказала Аврелия, открывая объятия.

Она была удручена и разочарована, когда третий врач, рекомендованный деловым партнером мужа Юлием Темпсаном, пришел к тому же диагнозу, что и два предыдущих. Он не знал о визите второго врача – мужа соседки матери, – поэтому на него не могло оказать влияния суждение того. Однако он уважал первого – грека, рекомендованного Луцием, который не раз приходил к ней и Публию и был серьезным врачом, чьи средства помогали. Последний пришедший был не менее искусен. Он тоже отнесся к Аврелии с большим сочувствием, сказав, что матери осталось жить несколько месяцев.