Наполеон. Страсти по императору - Андрей Иванов Страница 17

При распределении материальных благ и наград всегда бывают несогласные и недовольные. Возражения вызывают и принципы награждения, и правила распределения. Критике подвергаются и сами институты, и их создатели.

19 мая 1802 года был учрежден орден Почетного легиона, который должен был объединить элиту Франции. Первый консул планировал награждать французов за их заслуги.

Проект был принят не сразу: потребовались три заседания государственного совета и острые дискуссии в трибунате и законодательном корпусе. Противники проекта говорили о том, что идея создания элитного ордена подрывает основы конституции. Первый консул проявил вдохновение, логику и незаурядное красноречие, но убедил далеко не всех оппонентов.

В первое время консульства Наполеон и Жозефина много времени проводили в поместье Мальмезон, часто разрываясь между столичным дворцом и загородной резиденцией. В Мальмезоне не было этикета. Молодые люди — члены клана Бонапартов, их друзья и коллеги — любили игры. Например, игра «лагерь пленных». После обеда участники игры разбивались на два лагеря, брали друг друга в плен и обменивались пленными. Наполеон во время бега часто падал, но тут же с громким хохотом вставал.

Эти же люди разыгрывали спектакли, но в театре Наполеон был только зрителем. Иногда первый консул играл в шахматы.

Дорога из Парижа в Мальмезон была местами опасной, и Жозефина посылала домашних навстречу Бонапарту. Порой он с серьезным видом рассказывал, как встречал по пути зловещих личностей, которые угрожали ему. Видя ее испуг, он смеялся, ласково трепал по щеке, целовал супругу, говоря: «Не бойся, маленький гусенок, они не посмеют мне что-либо сделать» {61}.

Во время пребывания в Мальмезоне он занимался в основном личными делами, изучал статьи расходов и счета. Он всем давал хозяйственные поручения и делал улучшения в замке и парке.

Бонапарт приезжал в Мальмезон вечером последнего дня десятидневной республиканской недели. Возвращаться в Париж означало для него вновь «впрягаться в ярмо мучений» {62}.

В первые два года консульства многие отмечали болезненный вид Бонапарта, что было следствием приобретенной в Тулоне чесотки. Доктор Корвисар предписал ему диету и режим. Он сказал пациенту: «У вас нет ничего страшного, это избыток телесной жидкости, которую необходимо удалить из организма» {63}. Доктор наложил два нарывных пластыря на грудь Наполеона, которая страдала от чесотки. Первый консул вылечился и стал постепенно полнеть.

Частые падения Бонапарта во время бега — признак телесной слабости. У него совершенный мыслительный и нервный аппарат, но другие органы не столь хороши. Он истощал себя работой, что приводило к нервным перегрузкам. Чтобы сохранять равновесие, ему нужно было постоянно принимать горячие ванны. Наполеон злоупотреблял этой процедурой.

После заключения мира с Англией Бонапарт в течение полугода вел спокойную жизнь в Мальмезоне. Он думал об улучшении работы министерств и департаментов, о поддержке промышленности и сельского хозяйства, изменении облика Парижа, реформе Института. Первый консул принял решение закрыть «Класс моральных и политических наук». Он был уверен в несвоевременности дискуссий по политическим вопросам.

Поместье Мальмезон стало слишком малым для многочисленной свиты и персонала Наполеона и Жозефины. Первый консул выбрал дворец Сен-Клу в качестве еще одной летней резиденции.

В начале пребывания в Сен-Клу муж и жена спали в одной постели, но это стало противоречить правилам этикета. Тогда Бонапарт занял комнату в некотором отдалении от апартаментов супруги.

Первый консул перемещался в карете, запряженной восьмеркой лошадей. Слуги оделись в ливреи, и исчезло из обихода обращение на «ты». Проводились официальные церемонии, дворцовая охота, мессы в Сен-Клу. Увеличилась численность консульской гвардии.

Английская писательница Фанни Бёрни присутствовала на приеме у первого консула и описала свои впечатления:

«Дверь салона для приема гостей была распахнута с командным грохотом, энергичный страж проворно спустился на три ступеньки в наш апартамент и, встав в стороне у двери, вытянув одну руку предельно высоко, а другую протянув горизонтально, выкрикнул громким и повелительным голосом: “Первый консул!” Вы можете представить, что ничего другого не требовалось, чтобы овладеть вниманием; никто не разговаривал и не шевелился, в то время как он и его свита прошли мимо.

Я была очень сильно потрясена видом его лица вблизи, хотя и наблюдала его очень короткое время. Его выражение глубоко впечатляет, оно бледное до болезненности, и не только в глазах, но и в каждой черте отражаются внимание, мысль, меланхолия и созерцание, и все это отмечено сильной печатью личности, нет, гения, и такая проникающая серьезность — или, скорее, печаль… Отнюдь не таким мы ожидали увидеть Бонапарта, эта наружность скорее подошла бы ученому или мыслителю» {64}.

Амьенский мир оказался короткой передышкой между войнами. Затишье было временным и спокойствие обманчивым. Доверия между Англией и Францией не было, главы правительств не встречались друг с другом.

С первых месяцев действия мирного договора начались нарушения его условий с обеих сторон. Англичане удерживали Мальту, Египет и отказались сделать положенные уступки в Индии, а Наполеон, в свою очередь, не выполнил ряда обещаний в отношении Италии и Швейцарии.

«Едва был заключен Амьенский мир, — пишет Талейран, — как умеренность начала покидать Бонапарта; мир этот не получил еще полного осуществления, а он начал уже бросать семена новых войн, которые, разорив Европу и Францию, должны были привести его самого к гибели.

Пьемонт должен был быть возвращен королю Сардинии немедленно после заключения Аюневильского мира: он лишь временно находился в руках Франции. Возвращение его было бы одновременно актом бесспорной справедливости и проявлением весьма мудрой политики. Бонапарт же, наоборот, присоединил его к Франции. Я делал напрасные усилия, чтобы отклонить его от этого шага. Он считал, что это в его личных интересах, ему казалось, что этого требует его самолюбие, и оно взяло перевес над всеми соображениями осторожности» {65}.

Англичане посчитали, что благоразумно удержать Мальту на случай новой средиземноморской экспедиции Наполеона, и их опасения не были беспочвенными: первый консул активно изучал возможности вторжения в Африку и Азию и послал на Восток своего эмиссара, который составил отчет о военном положении Египта.

Бонапарт также не собирался выводить войска из Голландии, что должен был делать по условиям договора. Британцы были озадачены мировыми колониальными амбициями Наполеона, которые уже проявлялись в Египте, Вест-Индии, Австралии. В то же время он успел продать Луизиану американцам до возобновления войны с Англией — иначе Франция не смогла бы защитить далекое владение.