Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 17

– Это ложь, – якобы ответил Лазарь Каганович, прочитав показания Ванникова и других арестованных. – Я знаю брата. Он большевик с тысяча девятьсот пятого года и предан Центральному комитету.

– Как это может быть ложью? – удивился Сталин. – Ты же сам читал показания.

– Я уверен, что это ложь. Я требую очной ставки.

Пройдет несколько десятилетий, и Железный Лазарь будет утверждать, что не предавал брата. «Если бы мой брат был врагом народа, я бы сам выступил против него, – говорил он. – Я был уверен, что он чист. Я защищал его! Защищал…»

Сталин приказал Анастасу Микояну и зловещему дуэту Берия – Маленков устроить Михаилу Кагановичу очную встречу с его главным обвинителем, Ванниковым. Железного Лазаря на нее не позвали.

– Зачем лишний раз тревожить Лазаря? – лицемерно сказал вождь. – Не стоит его приглашать.

Микоян провел очную ставку в своем кабинете в том же самом здании, где находился Маленький уголок. Михаил Каганович яростно защищался от обвинений своего бывшего заместителя.

– Ты в своем уме? – гневно поинтересовался он у Бориса Ванникова.

Для него это предательство было страшным ударом, потому что Ванников во время Большого террора ночевал у него дома, опасаясь ареста.

– Вы были участником заговора вместе со мной, – невозмутимо ответил Ванников.

Берия и Маленков велели Михаилу подождать в коридоре. Они сказали, что хотят задать Ванникову еще несколько вопросов. Каганович зашел в личный туалет Микояна. Наличие собственного туалета у большевиков являлось признаком принадлежности к верхушке власти. Через несколько минут раздался выстрел. Микоян, Берия и Маленков вбежали в туалет и увидели на полу Михаила Кагановича. Он был мертв. Убив себя перед арестом, он спас свою семью.

Для Железного Лазаря смерть брата последствий не имела. Он с честью прошел испытание.

* * *

Пока соратники Сталина ездили из своих кабинетов в Кремле в пыточные камеры на Лубянке и обратно, немцы тайно накапливали силы вдоль границ с Советским Союзом. Сталин вместо того, чтобы принимать меры к обороне, направлял энергию на восстановление влияния России на Балканах. Но и здесь у него поначалу не очень получалось. К марту 1941 года Гитлеру удалось переманить в свой лагерь Болгарию, Румынию и Югославию. 26 марта прогерманское правительство Югославии было свергнуто. Вполне возможно, что восставшим помогали НКВД и спецслужбы Великобритании. Конечно, фюрер не мог оставлять без внимания такой серьезный нарыв у себя на фланге. Германия начала готовиться к вторжению в Югославию. Эта война отсрочила начало операции «Барбаросса» на месяц.

4 апреля Сталин начал переговоры с новым югославским правительством. Он очень надеялся, что потеря Югославии заставит Гитлера или вернуться за стол переговоров с Москвой или хотя бы отложить вторжение до 1942 года. Иосиф Виссарионович подписал договор с Югославией в то самое время, когда самолеты Германии начали бомбить Белград. «Пусть бомбят, – спокойно отреагировал генсек. – У нас крепкие нервы».

Операция в Югославии оказалась самым успешным блицкригом немецкого фюрера. Через десять дней Белград выбросил белый флаг. События развивались все быстрее. Вождь постепенно терял многие иллюзии, но поспеть за победоносным вермахтом не мог.

В день капитуляции югославов, возвращаясь из Берлина, в Москву заехал Ёсукэ Мацуока, министр иностранных дел Японии. Видя, с какой скоростью немцы громят югославскую армию, Сталин понял, что ему нужно опять договариваться с Гитлером. Он также понимал, что в преддверии большой войны на западных границах крайне важно сохранить спокойствие на Дальнем Востоке. Победа Жукова на Халхин-Голе показала Токио силу Красной армии и убедила изменить направление экспансии. Сейчас Япония была заинтересована в юге Азии, где находились самые жирные и лакомые куски Британской империи. 14 апреля 1941 года Мацуока подписал пакт о ненападении с Советским Союзом. Сталин и Молотов были очень довольны, словно этот договор спасал Россию. Показав на японского министра, Иосиф Виссарионович радостно сказал, что редко удается найти дипломата, который в открытую говорит то, что думает. Хорошо известны слова Талейрана, обращенные Наполеону: «Язык дан дипломатам для того, чтобы скрывать свои мысли». «Мы, большевики, придерживаемся иных взглядов», – заявил вождь.

Подписание договора было отмечено пышным банкетом. Шампанское, вина и водка текли рекой. Все были навеселе, но самым пьяным оказался Мацуока. «Мы со Сталиным не дали ему пропустить ни одного тоста», – хвалился позже Вячеслав Молотов.

К шести часам утра, когда у Мацуоки отходил поезд, его пришлось буквально нести на руках. «Мы сами с трудом могли встать», – вспоминал советский премьер. На вокзале Сталин, Молотов и Мацуока решили спеть русскую песню «Шумел камыш, деревья гнулись». Собравшиеся на Ярославском вокзале иностранные дипломаты были крайне изумлены при виде пьяного Сталина в расстегнутой шинели и коричневой фуражке, Мацуоки и Молотова, который отдавал честь и кричал: «Я – пионер! Я всегда готов!» Послу Болгарии, однако, показалось, что самым трезвым из этой троицы был как раз Молотов. Сталин, никогда раньше никого не провожавший, обнимал шатающегося японца. Поскольку они не понимали друг друга, то выражали дружбу крепкими объятиями и громкими возгласами: «Ах! Ах!..»

Иосиф Виссарионович был очень возбужден. Он ударил маленького японского посла по плечу с такой силой, что тот отлетел на три или четыре шага. Мацуока зашелся в пьяном смехе. Затем Сталин заметил высокого немца, военного атташе посольства, полковника Ганса Кребса. Он бросил японца, подошел к Кребсу, постучал пальцем по груди и спросил:

– Немец?

Полковник щелкнул каблуками и вытянулся по стойке смирно. Он горой возвышался над низеньким Сталиным. Советский руководитель ударил его по спине, шутливо вывернул руку и громко сказал:

– Мы с вами были друзьями и ими останемся!

– Я в этом уверен! – ответил Кребс, хотя шведскому послу показалось иначе.

Сталин вернулся к японцу. Он обнял Мацуоку со словами:

– Мы заново создадим Европу и Азию!

Генсек взял маленького министра под руку и отвел в вагон. Вождь стоял на перроне до тех пор, пока поезд не тронулся в долгий путь. Затем японские дипломаты сопровождали Сталина к его бронированному «паккарду». Посол Японии стоял на скамье, махал платком и кричал скрипучим голосом:

– Спасибо, спасибо!

* * *

На этом праздник для Сталина и Молотова не закончился. Садясь в машину, Сталин приказал Николаю Власику позвонить на дачу в Зубалово, Светлане, которой тогда было уже пятнадцать лет, чтобы она собрала семью для завтрака.

– Скоро приедет Сталин, – предупредил генерал Власик.

Светлана рассказала о скором возвращении отца тетке Анне Реденс, которая гостила на даче со своими детьми, и Гуле Джугашвили, трехлетней дочери Якова.

Анна Реденс не виделась со Сталиным после ссоры по поводу ареста ее мужа. Конечно, ни о каких встречах не могло быть и речи, особенно после расстрела Станислава. Все, кто был в Зубалове, собрались на ступеньках. Через несколько минут приехал подвыпивший и непривычно веселый Сталин. Открыв дверцу машины, он позвал двенадцатилетнего Леонида Реденса: