Четвертый хранитель - Роберт Святополк-Мирский Страница 17

— Ой, спасибо, — расцеловала его Варежка, тщательно пряча кинжал в рукаве. — Я так соскучилась по оружию. Боюсь, я совершенно разучилась владеть саблей и стрелять из лука.

— Будем надеяться, что эти искусства, как и мой скромный подарок, никогда тебе больше не понадобятся.

— Панна Барбара! — Раздался с крыльца голос воспитательницы.

— Как уже? Ах, как скоро! Пока, Макс, я должна уходить. Ты как всегда привез очередную плату за мое содержание?

— Да… — Макс несколько замялся. — Варежка, на этот раз я по приказу Антипа, внес оплату за полгода вперед, потому что не знаю, когда мне удастся следующий раз навестить тебя.

— Что-нибудь случилось?! — обеспокоено спросила Варежка.

— Нет, нет. Напротив, все очень хорошо, но твой батюшка принял решение сменить место нашего обитания. А вот куда именно мы отправимся, Антип никому не говорит, даже мне. Он лишь просил тебе передать, что как только мы выберем новое постоянное место, я приеду к тебе, чтобы сообщить об этом. Мы полагаем, что поскольку тебе еще год учиться здесь, — ты находишься в полной безопасности.

— Да, конечно, — покивала Варежка и улыбнулась. — А теперь с твоим подарком, я вообще ничего не боюсь.

— Панна Барбара! — настойчиво звал голос.

— Иду, — крикнула Варежка, поцеловала Макса в щеку, шепнула: — Передай это батюшке! — И побежала в сторону монастырского крыльца.

Макс фон Карлофф, принц Богемский, улыбаясь, посмотрел ей вслед, вздохнул, встал и решительно направился к воротам.

… За последние два года князь Андрей Святополк-Мирский проезжал мимо монастыря святой Терезы несчетное количество раз и в отличие от прошлых лет, далеко не всегда с целью посещения загородного дворца маршалка дворного гетмана Ивана Ходкевича.

Король, незадолго до своего отъезда, вернул князя Андрея обратно, на службу гетману, наградив и выразив благодарность за помощь в разоблачении заговора князей Бельского, Ольшанского и Олельковича. Но даже тогда, когда Андрей служил еще у короля, и надобности ездить к маршалку дворному не было никакой, князь Андрей, все равно приезжал к монастырю ради нескольких минут свидания с юной пансионеркой.

Дело в том, что в строгом монастырском расписании был краткий промежуток между молитвой и ужином, когда девушки не находились под бдительным наблюдением своих монахинь-воспитательниц. В течение двух лет, Варежка каждый день ловко ускользала во двор и, скрывшись в глухих зарослях плюща, бежала к небольшой калитке в заборе заднего двора монастыря.

Монастырь окружали высокие и толстые стены из красного кирпича, и кроме въездных ворот из стальной решетки, не существовало места, откуда бы проезжающий всадник мог разглядеть внутренность монастырского дворика. Ворота эти, однако, были видны из всех окон монастырской пристройки, и, стало быть, не оставалось никакой возможности незаметно переговорить с кем-то, находящимся по другую их сторону. Но в тыльной стене ограды, густо заросшей кустарником и плющом с огромными листьями, любопытная Варежка, привыкшая к передвижению в самых глухих лесных зарослях, еще в первый год своего пребывания, обнаружила давно всеми забытую наглухо запертую калитку, в которой, однако, на высоте человеческой головы находилась зарешеченное окошко. А позже после одного из первых коротких свиданий с князем Андреем, три года назад, Варежка показала князю эту калитку и теперь каждый день регулярно бегала к ней. Чаще всего, со вздохом разочарования, она через четверть часа, возвращалась обратно, но иногда — и это были самые счастливые минуты ее жизни, — по ту сторону решетчатого окошка ее ждали.

Князь же Андрей в свою очередь, несмотря на внутреннее убеждение в том, что он каждый раз совершает, нелепый, странный и непонятный ему самому поступок, тем не менее, как только у него предоставлялся свободный вечер, не мог удержаться от искушения, вскакивал на коня и мчался к монастырю святой Терезы, для того только, чтобы сквозь зарешеченное окошко калитки несколько минут поболтать о всяких пустяках с подрастающей девчонкой.

Однажды, он твердо решил больше не ездить на эти странные свидания, пошел в костел и горячо молился там, но как только внутренние часы начали отстукивать неумолимые секунды до того ежедневного часа, когда Варежка будет иметь возможность подойти к месту встречи, он вскочил, выбежал из костела и успел примчаться на взмыленном коне к заброшенной монастырской калитке лишь для того, чтобы увидеть удаляющуюся девушку. Он не стал ее окликать, но, укрывшись в тени, видел и слышал, как она горько плакала от разочарования и несколько раз оглядывалась, прежде чем скрыться в густых зарослях. Не было сомнения — она дорожила их встречами.

После этого случая, князь Андрей справедливо решив, что лучший способ избавиться от искушения — это поддаться ему, больше не сопротивлялся все нарастающему чувству глубокой привязанности к столь неподходящей для него во всех отношениях девушке, которое росло и зрело в его душе.

Интересно, что во время этих коротких, хоть и многочисленных встреч, они никогда не говорили ни о каких чувствах, не говорили ни о прошлом, ни о будущем, а просто коротко обменивались ничего не значащими словами, маленькими новостями из своей жизни, приветствиями и прощаниями, но оба как бы не сговариваясь, знали одно — важно совсем не это, важно, что они просто могут УВИДЕТЬ друг друга и каждое такое свидание, как бы все больше и больше связывало их ожиданием чего-то огромного и значительного, что непременно должно в будущем произойти, а сейчас они лишь постепенно и неторопливо готовятся к этому…

Князь Андрей вел замкнутый образ жизни. Он был беден, и хотя на службе маршалка получал немалое жалование, все оно уходило на содержание двух домов: древнего полуразрушенного в маленьком имении под Кауно [6], где жил его престарелый и больной отец, и небольшого домика в предместье Вильно, который снимал он сам, чтобы находится поближе к месту службы у маршалка дворного. Он редко посещал приемы и балы, где веселилась богатая молодежь, потому что скучал там. Ему было достаточно знать, что где-то, пусть даже в другом княжестве, живут люди, которых он любит и которые, как он был убежден, так же любят его, он скучал по ним, и хотя встречи их были крайне редки — последний раз он был в Медведевке на крестинах первого сына Василия — Андрей считал Медведева, Картымазова и Бартенева своими друзьями и в других как бы не нуждался.

Тем не менее, быть может, даже не осознанное полностью им самим чувство одиночества подталкивало его к странным свиданиям с Варежкой, которую он очень хорошо помнил еще десятилетней диковатой девочкой, когда пять лет назад, несколько месяцев находясь в плену у Антипа, из чувства жалости к ребенку, вынужденному жить в ужасных, как ему казалось, условиях разбойничьего лагеря, стал учить Варежку читать, писать, и считать, а увидев, что она очень быстро и легко всему учится, уже перешел было к рассказам об устройстве мира, как тут появился Медведев и освободил его из плена разбойников. Он помнил, что уже тогда Варежка очень привязалась к нему, помнил, как она прощалась с ним на разоренной медведевской земле и шептала на ухо, что никогда его не забудет…