Петр Великий и царевич Алексей - Дмитрий Иловайский Страница 16

Само собой разумеется, что такое сложное событие, как дело царевича Алексея, вызвало разнообразные взгляды, суждения и отношения в исторической литературе.

Академик Устрялов посвятил сему делу большой том с приложением свыше 200 документов, извлеченных из русских государственных архивов, а также из венского Тайного архива и большею частью впервые обнародованных. Но, преследуя чисто фактическую сторону дела, он воздержался от каких-либо положительных выводов и даже от догадок относительно закулисной его стороны, а тем менее коснулся его государственного значения. Зато другой академик, Погодин, в своем отчете об изданном Устряловым деле царевича проникнут явною симпатией к последнему и близко подходит к истине, заподозрив в гонении на него интриги близких к царю, главным образом Екатерину и Меншикова. Третий академик, Соловьев, наоборот, с явным несочувствием относится к Алексею, видит в нем опасное орудие московской реакции против петровских преобразований и склоняется на сторону того мнения (оно же высказано самим Петром), которое полагает, что царь пожертвовал сыном для спасения своих реформ, т. е. ради блага государственного. Почти той же точки зрения держится Костомаров. Четвертый академик, В.О. Ключевский, в IV выпуске своего «Курса русской истории», посвященном по преимуществу Петру Великому, совсем пропустил дело царевича. И только в параграфе о «престолонаследии Петра I» он заметил: «Спасая свое дело, во имя его пожертвовал и сыном», следовательно, без всяких рассуждений примкнул к мнению Соловьева. К тому же мнению, конечно, присоединились писавшие специально об этом деле историки-немцы, именно марбургский профессор Эрнест Герман и в особенности дерптский профессор А. Брикнер; последствия показали, что устранение Алексея Петровича от престола более всего принесло пользу немецким интересам. Брикиер не без пафоса ставит Петра перед задачей или пожертвовать сыном, или поставить на карту свои реформы, судьбу своих жены и рожденных от нее детей, интересы государства, народа и, может быть, судьбу всей России. Упомяну еще польско-французского писателя К. Валишевского, который в большом томе, посвященном Петру Великому, с обычною своею развязностью и болтливостью передает подробности по делу царевича и даже приводит неблагоприятный для Петра отзыв об этом деле Вольтера, но, оставаясь равнодушным к его трагической развязке, не дает ему исторических объяснений и выводов.

Никто, однако, из названных историков не остановился на этой развязке с точки зрения ее действительных последствий, не попытался дать всему делу настоящее место в русской истории и не оценил всей его важности по отношению к дальнейшим судьбам русского народа и государства. Почти у всех оно является каким-то неприятным эпизодом в знаменитом царствовании, и только.

Что же такого таинственного и неожиданного узнал Петр вследствие варварских истязаний сына, его близких и его сторонников?

Да почти все то же, что доходило до него и из других источников. А именно что многие русские люди сетовали на крайнюю жестокость и деспотичность царя, на страшную тяжесть бесконечной шведской войны, на его пристрастие к иноземцам, на его резкое неуважение к старым русским обычаям и преданиям, на его презрительное отношение к церковной иерархии и т. п. Естественно, эти люди питали надежду, что после Петра произойдут перемены, когда на престол взойдет наследник его Алексей Петрович, обнаруживший приверженность к русской старине вообще и особую привязанность к православной церковности, а потому втайне желали, чтобы перемена царствования наступила возможно скорее. Сам Алексей, пренебрегаемый, гонимый, угрожаемый лишением свободы и даже жизни, конечно, в сердце своем питал то же желание. Но все старания розыска обвинить его в попытках устроить заговоры и мятежи против отца являлись совершенно не соответствующими действительности. Все подобные обвинения основывались только на разговорах людей недовольных, на слухах, случайно сказанных фразах и т. п. Алексей до того был забит и до того боялся отца, что не представлял для него ровно никакой опасности и дрожал только за собственное существование. Карать же его за то, что он был плохо воспитан, что у него был другой характер, чем у отца, иные наклонности и привычки и даже несколько иное мировоззрение, такая кара является величайшею несправедливостью. В плохом воспитании, в устранении от государственных дел и отчуждении от отца прежде всего и более всего виноват сам отец, рано лишивший сына и материнских попечений, и собственной родительской любви и оставивший его в известном окружении людьми старорусского закала. А кто же привил ему пагубную привычку к чрезмерному винопитию, как не сам царь собственным примером и не главный его наперсник Меншиков, намеренно спаивавший порученного его руководительству царевича? Затем выдвинутые главным основанием казни пресловутые опасения за судьбу петровских преобразований в случае воцарения Алексея не выдерживают исторической критики. Полный возврат к старине отнюдь не был возможен, так далеко продвинулась Русь и в политическом, и в географическом отношении. Отмена регулярной армии прямо была немыслима, а высказанное намерение упразднить флот было пустою фразою, брошенною в интимном разговоре с возлюбленною в горькие минуты, когда человек способен заговариваться и нести всякий вздор; отрезвление не замедлит, как скоро тот же человек станет лицом к лицу с железной действительностью и вопиющими потребностями своей страны. Вспомним, что к Балтийскому морю и заведению там флота стремился уже дед царевича высоко чтимый им Алексей Михайлович. Итак, все выставленные выше причины нисколько не оправдывают Петра в его варварской казни царевича и в попрании им клятвенно данного и подписанного царского слова помиловать сына, если тот вернется в отечество. Ясно, что не эти причины руководили окончательным царским решением, а тут действовала интрига таких близких и заинтересованных лиц, как Меншиков и Екатерина, которые не считали свое будущее положение обеспеченным, пока оставался в живых царевич Алексей.

И великий человек легко поддавался этим интригам против его нелюбимого сына от первого брака в пользу другого — от любимой второй супруги.

Историческая Немезида не замедлила поразить Петра в самое сердце: в 1719 году умер объявленный им наследником престола маленький царевич Петр Петрович. Хотя наследство по всем правилам должно было перейти опять к внуку, Петру Алексеевичу, но сын опального, казненного царевича Алексея, очевидно, не пользовался расположением деда, и царь в 1722 году издал указ о том, что русский государь в силу своей неограниченности может назначить себе преемником кого угодно. Но, как известно, Петр скончался, не успев никого назначить, и русский престол сделался игралищем в руках придворных партий и петербургской гвардии; о желании русского народа в таких случаях Петербург уже не спрашивал. Как уважаемый Петром и сродный ему по жестокости и кровопийству Иван Грозный убийством старшего сына прекратил династию Святого Владимира и тем вызвал смутное время на Руси, так и Петр убийством своего первенца прекратил династию Романовых (т. е. ее мужескую линию), и за ним последовало подобие смутного времени, пока престол не укрепился за потомством его дочери Анны. Подобно Грозному, он своими пытками и казнями сломил все попытки к отпору его нововведениям и довел царскую власть до ничем не ограниченного самовластия, вместе с тем еще более испортил народный характер, усиливая в нем раболепие. А главное, своим пристрастием к иноземцам, полным унижением родовой русской аристократии, отменою Боярской думы (разумея вместе с нею и Освященный собор) и водворением бюрократии, переполненной на верхних ступенях немцами, он приготовил немецкое господство на Руси. Он устранил сына, и вместо последнего спустя только 5–6 лет после кончины царя управление Россией захватила группа немецких дельцов с проходимцем Бироном во главе. Этот проходимец как правитель России есть всецело следствие петровских преобразовательных крайностей: после Алексея Михайловича он был невозможен, а после Петра сделался не только возможностью, но и действительностью. Немецкое господство воспользовалось именно указанными сторонами петровской деятельности, чтобы легко устранить всякое себе противодействие, т. е. воспользовалось всею полнотою неограниченной верховной власти, унижением родовой знати и церковной иерархии, а также раболепными привычками, внедренными русскому обществу при помощи застенка и топора.