Генерал Снесарев на полях войны и мира - Виктор Будаков Страница 16

Грандиозные хребты, нелюдимые отроги и каменные цепи вершин и пиков, обледенелых и недоступных, узкие козьи тропы, то и дело перехваченные камнепадами («по какой круче и камням приходится идти, лошади портят себе ноги…»), глубочайшие пропасти, на дне которых — нерукотворные кладбища людей и коней, однажды сорвавшихся с немыслимой крутизны. Многосаженной толщи ледники — исполинские сгустки стужи. Если солнце — жара тропическая, если уходит солнце — без тулупа не выдержать и часа: словно насквозь пронизывает ледяная стужа. Облака где-то далеко внизу, поднимаются к заснеженным тропам и застят даже малую видимость. Обычная высота, по которой змеятся тропы, три-четыре версты, местами и более.

Поистине «крыша мира». Это — вечное. А временное — именно здесь сходятся границы и интересы трёх великих территориями и населением империй: Российской, Британской, Китайской. Где-то в Санкт-Петербурге, Лондоне, Пекине политические и военные умы разрабатывают планы, как покрепче утвердиться на «крыше мира», откуда не только далеко видно, но и можно грозить любой из империй. И потому в этих суровых, бедных, малолюдных и опасных местах всё чаще появляются путешественники, они же дипломаты, они же разведчики.

Крепостью духа, физически и морально английские офицеры подчас оказывались слабее русских, но, во-первых, их было больше в приграничных местах, во-вторых, за ними чувствовалась традиция общения с местным населением; наконец, и стимулы были весомей: английские офицеры за знание арабского, персидского, хинди, урду, пушту и других туземных языков получали от своего правительства надбавку до двух тысяч рупий, а за знание русского — до пяти тысяч рупий. Английские офицеры на протяжении веков отбирались и готовились для дела не менее тщательно, нежели чиновники английского кабинета, и дурных случайностей в британской армии было куда меньше, чем в армиях других стран. Они умели воевать, умели работать, умели отдыхать. У иных, правда, сквозило пренебрежение к «неумеющим», но за это, как молвится, на гауптвахту не сажают.

Снесарева сопровождали местный проводник-киргиз и двое казаков — все оказались надёжными, знающими помощниками. Можно сказать, обошлось без особенных приключений. Самое неприятное — три десятка вёрст надо было пройти по афганской территории, весьма опасной: здесь бы командировочное удостоверение никто не спрашивал, и вполне могло так статься, что, попадись малочисленная экспедиция на глаза афганцам, никому бы и не узнать, куда она подевалась. Но, по счастью, не встретилась ни одна воинственная горская душа, «проскочил благополучно — шёл рано и в полном тумане (т.е. в облаках)». Правда, выпало встретиться с нарядом китайских пограничников. Те поначалу вели себя миролюбиво, затем стали вдруг придирчивы, и русский офицер погрозился высечь не радушных к путешественникам сберегателей границ Поднебесной, что подействовало на них самым паническим образом. Английского Генштаба полковник Мак-Суини, прикомандированный к русским офицерам, но заболевший и вынужденный по болезни задержаться на русской территории, догнавший Снесарева уже непосредственно в Индии, рассказал, как, подобно фантастическому дереву, вдруг взмывшему из-под земли, разросся маленький инцидент. Англичанин встретил нарочного от китайского разъезда, посланного властям донести о том, что грозный русский офицер появился, остановился, всех разметал. Этот несчастный посыльный загнал свою лошадь и неутешно плакал, словно задержанную весть надо было доставить незамедлительно самому Богдыхану — властителю Поднебесной.

Цепью горных пиков, разделённых ущельями, тянулся Гиндукуш, которого тоже было не миновать. Казалось, никогда не закончится фантастическая зубчатая стена — холодная, вечная, никому не подвластная. Всё время надо было остерегаться ловушек горного пути, наш военный путешественник благополучно миновал их. Ещё в университетские годы побелев в висках, Снесарев стал вовсе седоголов, когда в высокогорной одиссее преодолел две «крыши мира».

В начале сентября спустились в долину Кашмира. Индия, «страна муссонов, двух жатв и сказочных богатств», великая Индия, «страна чудес, страна золота и алмазов, лучшая жемчужина в короне Её Величества королевы Великобритании», одной из богатейших своих провинций расстилалась перед ними, словно кашмирская шаль.

Живописнейший на земле край, полный легенд, одну из которых Снесарев знал ещё раньше: якобы издревле чтимые человеком эти места затопили водами злые демоны, но великан Кашаф, внук Брамы, возжаждал помолиться здешним храмам и сумел спустить воды, разгородив каменные завалы, прорыв в горах туннель; осушенная долина с тех пор стала носить его имя, постепенно трансформированное в Кашмир.

После полуторамесячного путешествия первый культурный угол — Гильгит. И, странная судьба, уже в Гильгите его захватывают ностальгические чувства: «Много тут интересного, а родины-то всё-таки нет… она далеко».

Далее столица Кашмира — Сринагар (Сурийнагар — город Солнца), далее — Равалпинди.

Английским офицерам полковнику Мак-Суини и майору Модлею надлежало сопровождать русских, и последние боялись отяготиться назойливым доглядом, цивилизованной слежкой. Но английские офицеры оказались вполне достойными спутниками, без мелочных придирок, хотя и не без спланированной опеки, весьма неудобной для планов русских: побольше разглядеть, запомнить, записать. Знакомя гостей с фасадными, экзотическими сторонами Индии, притеняющими разительный социальный контраст, Снесарева и Полозова сразу же обременили приёмами у официальных лиц британской администрации, встречами с местными князьками, раджами, принцами, причём встречами — словно бы с русским хлебосольством и размахом. Надо было не только непринуждённо поднимать бокалы, но и непринуждённо уходить от возлияний, поскольку Снесарев ещё с юности дал себе слово не пить. Об одном забавном эпизоде, возникшем в связи с этим, он позже расскажет и в книгах (его, непьющего, примут за мусульманина, скрывающего, что он мусульманин; и когда англичане, с умыслом или без оного, дадут ему однажды для прогулки дурного нрава лошадь, которая, норовя сбросить седока, завалится назад и поранит ему ногу, тамошние магометане станут молиться в мечети о его выздоровлении).

Запомнился отдых в виде охоты и ночёвки в лесу. Обезьяны, которых даже в любом индийском городе тьма-тьмущая, здесь чувствовали себя избранной кастой. Во всяком случае — нахрапистость поразительная. Одна из них бросилась к костру, схватила кусок мяса со сковородки и, обжегшись и дико вереща, запустила в сидящих камень. Кто-то из англичан был поранен, но что обезьянам до раненого, это их, обезьяньи, владения, убирайся с пути!

Английский писатель Киплинг хорошо знал тропический лес, и по его сказкам выходило, что лучше всё же обезьяны, чем гиены и шакалы.

Англичане, почувствовавшие проницательность выбора, сделанного русским военным министром, разглядели в русском офицере не только умного, образованного человека, но и опасного противостоятеля; позже один из их военных объявит, что Снесарев представляет общественную опасность для Британской империи. О русском офицере писали английские газеты в обоих земных полушариях. Одни имперские чиновники просто из любопытства желали познакомиться с ним, другие приглядывали за ним, может быть, чтоб не увидел лишнего. Русским генштабистам предлагали то поохотиться, то познакомиться с местными достопримечательностями, то поприсутствовать на параде в чью-то честь; всегда были предусмотрены лошади и крепкие, ловкие проводники для осмотра окрестных мест. Загородные прогулки, охоты, кавалькады. И встречи, встречи, встречи… приходилось подолгу, часами, вести ничего не значащие, но неизбежные полусветские разговоры, и сколько за это время можно было бы увидеть, почувствовать, узнать в непосредственном общении с простыми индийцами!