Всем штормам назло - Владимир Врубель Страница 16

Однако жить вместе становилось все невыносимее из-за безобразных скандалов, происходивших на глазах детей. Попытка Марии получить развод оказалась безрезультатной. Она предложила мужу забрать доставшиеся ей по наследству деревни в Симбирской губернии и уехать туда, а взамен отдать ей и детям имение, в котором они жили. Муж согласился, документы оформили, но в последний момент он нарушил данное слово, уничтожил уже готовые купчие и тайно увез старших дочерей Сашу и Катю в неизвестном направлении. С огромным трудом Марии удалось отыскать и забрать девочек, но теперь она жила в постоянном страхе за них.

В отчаянии Мария Николаевна 11 ноября 1843 года обратилась за помощью к всесильному начальнику III Отделения генералу графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу, чтобы тот посодействовал определению дочерей в Смольный институт благородных девиц. Александр Христофорович, которого мы помним как воплощение зла царского режима, был также боевым генералом, героем войны 1812 года и отзывчивым человеком. Когда состоялось его знакомство с семейством Ельчаниновых, выяснить не удалось, но Мария Николаевна обратилась к нему напрямую. Благодаря протекции шефа жандармов 13‑летнюю Александру и 12‑летнюю Екатерину приняли в средний класс Смольного. Мать, чтобы заплатить за учебу дочерей, заложила свое имение. При поступлении девочек она просила, чтобы их ни в коем случае не отдали распутному отцу. Бенкендорф серьезно отнесся к этой просьбе и написал личное письмо принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому, в ведомстве которого находились учебные заведения. Он сообщил, что Иван Ельчанинов известен ему не с лучшей стороны и способен из мести забрать дочерей. Генерал просил принять меры, чтобы такого не случилось.

Полковник Владимир Зарин, брат Марии Николаевны, в свою очередь, поручился собственным имением, что по первому требованию, без напоминаний, в случае если мать девочек по какой-либо причине не внесет плату за обучение дочерей, то заплатит он.

Смольный институт давал по тем временам прекрасное образование. Но стоило обучение безумно дорого. Мария Николаевна осталась практически нищей, зато была уверена, что ее дочери не пропадут: аттестат об окончании Смольного давал право преподавания в женском учебном заведении. Девочки с детства были приучены к трудовой деятельности, что редко встречалось в помещичьих семьях.

Через год императрица по ходатайству княгини Трубецкой и по «особому свидетельству начальницы воспитательного Общества благородных девиц об успехах и отличном поведении Александры Ельчаниновой» повелела освободить ее от платы за учебу и зачислить на казенное содержание. Теперь платить нужно было только за одну дочь, но и эти деньги Мария Николаевна собирала с большим трудом. Последний раз она заплатила за полугодие 165 рублей серебром в 1846 году. Затем учебу племянниц оплачивал Зарин – девочки остались сиротами.

Смольный институт, как бы восторженно ни описывали его некоторые историки, был такой же казармой для девушек, что и Морской кадетский корпус, куда собирался поступать их младший брат Николай. Разумеется, розгами девушек не секли, но между этими двумя учебными заведениями было много общего: суровый распорядок дня, одинаковая форменная одежда. Спали и ели в больших помещениях, находились под постоянным надзором не только учителей, но и классных дам, среди которых встречались настоящие садистки. Действовала довольно изощренная система наказаний и поощрений. Встречаться с близкими и родными ученицам Смольного института полагалось еще реже, чем кадетам. В помещениях было холодно, а еда дрянная. Девушки постоянно ходили полуголодными. Обслуживающий персонал воровал и дрова, и продукты.

Однажды Николай I, не обделявший воспитанниц, как и другие члены императорской фамилии, своим вниманием, после жалобы на плохую пищу одной не в меру смелой институтки лично отправился на кухню и, узнав, что девушек собираются кормить ухой, пытался половником выловить в баке кусок рыбы. Результатом рыбалки самодержца оказались одни лишь голые рыбные кости. Смерив гневным взглядом съежившееся от ужаса институтское начальство, царь тут же покинул Смольный. Всех поваров моментально уволили. Неделю воспитанниц кормили, как положено. Однако новые повара быстро освоились, и все пошло по накатанной дорожке: как воровали, так и продолжили.

Александра и Екатерина окончили Смольный институт в 1848 году. Ехать им было некуда. Имение матери, и без того расстроенное с «помощью» мужа, заложенное и перезаложенное, должно было пойти с торгов. На помощь вновь пришел дядя. Полковник Зарин к тому времени оставил военную службу, женился и собирался поступить в гражданское ведомство. Но планы изменились, когда его старый боевой товарищ, генерал-майор Николай Николаевич Муравьев, назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири, предложил ему должность иркутского гражданского губернатора. Зарин приехал в Петербург представиться министру внутренних дел по случаю назначения на должность и, отправляясь в Сибирь, забрал племянниц с собой. Он оказался человеком добрым и отзывчивым, таким же, как и его молодая жена, ставшая впоследствии близкой подругой Екатерины.

Дремотная жизнь Восточной Сибири нарушилась с назначением Муравьева генерал-губернатором. Неизменной темой разговоров во всех гостиных стали преобразования, затеянные новым наместником в Сибири, и события на Дальнем Востоке, главным героем которых называли капитан-лейтенанта Геннадия Ивановича Невельского. Девушки с интересом прислушивались к разговорам о происходящих событиях, тем более что дядя занимал один из ключевых постов в сибирской администрации. Как и Муравьев, он придерживался либеральных взглядов и не боялся принимать в своем доме декабристов. Общение с легендарными женами декабристов – Екатериной Ивановной Трубецкой и Марией Николаевной Волконской – произвело огромное впечатление на юных романтических особ.

Все уже были наслышаны об открытиях Невельского, знали и о том, что его самовольные действия вызвали гнев в высших правительственных кругах. Поговаривали, что офицеру грозит разжалование в матросы. Все это придавало личности моряка в глазах девушек героический и романтический ореол.

Командир транспорта «Байкал» Невельской и его офицеры установили, что Амур доступен судам с моря, а Сахалин не соединяется песчаными отмелями с материком и является островом, а не полуостровом, как считали многие известные мореплаватели, побывавшие раньше в тех краях. Значение этого открытия для России невозможно переоценить – это понимали все, и уж тем более правительство. Однако Невельской, проводя на свой страх и риск исследования устья Амура, нарушил данные ему инструкции, что могло привести, как считали в Петербурге, к военному столкновению с Китаем. Россия была совершенно не готова к войне на востоке, тем более что на западе назревал конфликт с Турцией и европейскими державами, который действительно закончился Крымской войной. Военный министр Александр Иванович Чернышёв и государственный канцлер Карл Васильевич Нессельроде кипели негодованием и обещали капитан-лейтенанту за его подвиги матросскую рубаху. Иркутское общество в высокую политику не вдавалось, поэтому поступок Невельского считало молодецким и патриотическим, а потому всей душой было на его стороне.

Племянницы губернатора, вырвавшись из Смольного на свободу, наслаждались ею. Они были красивы, умны, образованны, постоянно окружены поклонниками. Притом, что никакого приданого за ними не числилось, недостатка в кавалерах, предлагавших руку и сердце, не было. Не устоял и Геннадий Иванович Невельской, остановившийся в Иркутске по пути в Петербург, куда его вызвали для объяснений.