Волки белые - Олег Валецкий Страница 16

Спальное место я получил в доме через дорогу. Поселили меня с добровольцем сорока пяти лет по имени Станое, который по отцу или по матери принадлежал к цыганам. Дома он бывал редко, почти все время проводил на улице Београдской у своих друзей. Как-то раз он притащил большой тридцатисантиметровый железный крест, больше похожий на католический, и торжественно водрузил его себе на шею.

Кроме него, в чете было еще двое добровольцев: «Кикинда», кучерявый черноволосый парень, откуда-то из Воеводины, и Милан, здоровый крепкий парень, занимавшийся дзю-до в Сербии и до войны работавший где-то в Западной Германии. С Миланом у меня сложились хорошие отношения, и он мне оставил свой домашний адрес и телефон, правда, оказавшиеся неточными.

Наша «санаторная» жизнь была прервана неприятельским нападением. Началось оно ночью внезапными очередями, и нашими, и мусульманскими. Вся линия фронта противника заговорила огнем, а сербы сразу же ответили. Начали падать тромблоны и мины. В бункерах места были заняты, и я начал вести огонь из-за угла одного из них. На склоне «Дебелого бырдо» я увидел вспышки огня, и мне сразу стало понятно, что противнику необходимо совсем не много времени, чтобы занять позицию над бункером. Окликнув кого-то из наших, кажется, Неделько, я вместе с ним начал вести огонь по склону. Опасность была серьезная, так как противнику сверху ничего не стоило закидать «Босут» ручными гранатами и захватить его.

В это время к нам присоединились воевода и несколько человек, пришедших из штаба. Воевода вызвал поддержку минометной батареи, с Гырбовицы нас поддержала «Прага» и вся операция закончилась очень быстро, а главное — без потерь. Окажись противник быстрее и овладей Босутом, то нас ожидали большие неприятности.

На следующий вечер к штабу четы пришли двое ребят из взвода поддержки — Младен Савич, по прозвищу Аркан, и Ранко. Они притащили фабричные противопехотные нажимные мины и импровизированные мины, которые состояли из ящиков наполненных взрывчаткой и всевозможными кусками железа. Вечером пошел мелкий дождь, и они вместе с воеводой и Неделько часов в 22–23 выползли по-пластунски устанавливать мины. Взрыватели импровизированных мин были связанны тонкой проволокой, конец которой находился в одном из бункеров «Босута». Действовать они должны были при первом серьезном нападении, как дистанционные осколочные мины. Судьба этих мин была трагикомична: в конце декабря 1993 года один шестидесятилетний «дедушка», Машо Тушевляк, придя на дежурство, решил скоротать время в бункере тем, что начал делать метлу для домашнего хозяйства. Видимо, пытаясь найти подходящую проволоку, он обратил внимание на проволоку имеющуюся в бункере и, не зная ее предназначения, просто потянул за нее. Этим он привел в действие три или четыре самодельные мины, переполошив как сербов, так и неприятеля.

Однажды находясь в Пале, я услышал, что в местной больнице лежит русский, и решил его навестить. Парня звали Женя, приехал он из Одессы. Ему повезло, ведя огонь, лежа из-за дерева, он всего лишь краем стопы задел противопехотную нажимную мину и врачи сумели сохранить ему ногу.

Женя сообщил мне о несчастье, которое постигло их отряд: 7 июня, в одном из боев погиб их командир, бывший капитан спецназа в Афганистане, Миша Трофимов, уроженец Виницкой области, но живший в Одессе. Пропал без вести Гена Типтин из Перми. Никаких особых подробностей Женя мне тогда не сообщил, и я, взяв два свободных дня, собрался съездить в Прачу. Эту поездку я хотел совместить с посещением Белграда, куда 20 июня меня пригласил отец Василий, планировавший церковную службу по поводу торжественного открытия памятной доски с именами и фамилиями погибших русских добровольцев, о которых ему тогда удалось узнать.

Договорившись без всяких проблем с воеводой, я взял в штабе батальона подтверждение о пересечении границы (эта бумага также давала право на бесплатный проезд до Белграда). Людей в русской церкви собралось достаточно, хотя российского посла я так и не заметил. Были здесь камеры одного из белградских телеканалов и даже каких-то иностранных компаний. Я и русский доброволец Вадим Баков по плану отца Василия, должны были быть главными в этой церемонии. На мемориальной доске были нанесены имена погибших русских добровольцев: Котова, Нименко, Ганиевского, Сафонова (на доске Шашанов), Попова, Богословского погибших под Вышеградом, Александрова, погибшего под Хрешом (Сербское Сараево), Чекалина, погибшего на Маевице, Мележко, погибшего в Герцеговине, хотя его фамилия, мне кажется, была Мережко, Виктора Гешатова, погибшего где-то в Краине. Доску поместили рядом с белой мемориальной мраморной плитой в честь белого генерала Врангеля в самой церкви. После службы я познакомился с Вадимом, который раньше состоял в ОМОНе города Риги. Он со своими товарищами организовал отряд и воевал в районе Герцеговины. Одно время они обучали местных бойцов, одновременно участвуя в боях, в одном из которых, в районе Гацко, погиб их друг Сергей Мережко, находясь в БТРе который наехал на противотанковую мину. Постепенно местные власти потеряли интерес к отряду, и ребята разъехались по домам. Вадим тогда задержался в Белграде, пытаясь организовать какой-то союз русских добровольцев, но поговорить толком я с ним не успел, потому что одна дама, Симонида Станкевич, принадлежавшая к местной интеллектуальной среде, точнее к ее немногочисленной части, настроенной национально, утащила его на встречу с американским журналистом. Больше Вадима я не видел, после войны узнал, что он умер в Белграде. В церкви я увидел двух русских журналистов, они ходили с загадочно-скучающим видом.

Позднее я узнал, что один из таинственных журналистов был Сергей Грызлов, собственный корреспондент то ли газеты «Известия», то ли «Российской газеты». Моим товарищам и мне смешно было читать его обличительную статью, направленную против русских добровольцев, где он очень настойчиво писал о своем хорошем знакомстве с русскими добровольцами, с которыми он якобы делил пачку сигарет и бутылку водки на фронте.

Конечно, всех корреспондентов нельзя равнять под одну гребенку, как-то ко мне подошел один российский гражданин, лет пятидесяти, собственный корреспондент ИТАР-ТАСС, и пригласил меня в гости к себе домой. Он жил в Белграде, но уже собирался возвращаться в Россию, в Ростов-на-Дону, где купил квартиру, переехав из Риги. Он жил с дочерью, которая училась в Белградском университете, а жена к тому времени вернулась в Россию. О сербах он отзывался хорошо, но недоумевал, почему русские должны оставаться всегда на сербской стороне. Ведь он помнил, что когда-то югославские войска стояли на венгерской границе, нацеленные против Советской армии. Спорить я с ним не стал, тем более, истина в его словах была. Его дочь против сербов тоже ни чего не имела, но очень раздражалась по поводу приехавших в Сербию проституток из России, Украины и Молдавии, видя в этом основание для падения престижа русских. Как раз в это время журналист отправлял свои вещи в Россию с гастролирующим цирком из Ростова-на-Дону. Я помог ему внести вещи в автобус, и он взялся меня подвезти в центр города, куда вез своих циркачей, с которыми я решил поговорить. Сначала я им рассказал о своих боевых товарищах — казаках из Зеленограда, но они сразу же ответили, что там казаки не живут. Возражать я не стал. Про себя же подумал, что нельзя считать себя казаком только потому, что твой дед махал шашкой. Они так уверенно, со знанием дела обо всем говорили, словно приехали в Сербию с дипломатической миссией, и у меня пропало всякое желание продолжать с ними беседу.