Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев Страница 16

Скончался Скобелев при обстоятельствах действительно загадочных: в номере у роскошной московской кокотки Ванды, после кутежа, во время которого неизвестный поднёс ему бокал шампанского. Хотя вскрытие констатировало паралич, сразу же поползли слухи о «немецких происках». Однако вряд ли это было так на самом деле. Экстремистским антирусским кругам Берлина (а они там, конечно, имелись и были достаточно сильны) шум вокруг выходок Скобелева был только выгоден.

Скорее здесь можно усмотреть руку тайной организации придворной аристократии «Священная дружина», созданной после казни народовольцами Александра II в 1881 году. Руководил «дружиной», призванной охранять императора и бороться с революционерами, гвардейский гусар, полковник и граф Павел Шувалов – сын и племянник знаменитых братьев-дипломатов Шуваловых, с которыми так близок был Бисмарк.

Скобелев менее всего был борцом за свободу народа, но мешал аристократам тем, что мог стать столпом и опорой любой антидворцовой оппозиции. Академик Тарле писал о нём: «Честолюбец высшего порядка, мечтающий не столько о Суворове, сколько о Наполеоне». Его антигерманские речи тоже были, конечно, тем «лыком», которое в строку ставят.

Так или иначе, Скобелев умер. Но оставил враждебным к России германским кругам вечно удобный повод делать лояльное отношение к России в Германии непопулярным.

Бисмарка же (которого Скобелев после Берлинского конгресса терпеть не мог) речи генерала весьма встревожили. И ему вместе с Шуваловыми пришлось немало потрудиться, чтобы как-то исправить положение к лучшему. Однако в России всё активнее действовали профранцузские (фактически – антирусские) политические, экономические и финансовые шулеры. И поэтому российско-германские отношения постоянно лихорадило, а тон задавал нередко сам Александр III. После февральской «речи» Скобелева он отозвал последнего в Петербург, но вышел генерал из царского кабинета после двухчасовой (!) аудиенции весёлым и довольным, хотя два часа назад подходил к «царским вратам» крайне сконфуженным. Для Берлина всё это тайной, конечно, не осталось.

После кончины Скобелева русский император направил его сестре очень сочувственную и прочувствованную телеграмму, в которой не было и тени «официальщины», зато были слова: «Грустно, очень грустно терять таких полезных и преданных своему делу деятелей».

Даже всегда прохладно относившийся к Германии академик Тарле позже признавал: «В Германии уже никогда не забывали ни речи генерала, ни телеграммы императора».

ОДНО ВРЕМЯ, правда, просвет вроде бы наметился… 18 июня 1887 года усилиями братьев Шуваловых и Бисмарка был заключён так называемый «договор перестраховки». Россия и Германия обязывались не нападать друг на друга и сохранять нейтралитет, кроме случая нападения России на Австро-Венгрию, а Германии – на Францию.

Чёрта нам было в той Франции!

Какое нам было до неё дело?

Увы, на большее Александр III с Германией не шел, и это была узколобая, ублюдочная политика. Инициативное нападение России на Австрийскую империю не могло не быть глупым и бесцельным ходом. И поэтому было почти невероятным даже для царизма, во всяком случае тогда. А вот военные действия Германии против Франции были реальны. Поэтому Россия своим договором страховала скорее Францию, чем Германию. Бисмарк это понимал, нажимал на нас. И начались русско-германские таможенные трения. Тупая царская политика вредила и экономике, и будущему России.

Французский историк Антонэн Дебидур в молодости воевал с пруссаками и по отношению к Германии объективным быть не мог. Но не более верно изображал он и франко-русские отношения. По Дебидуру – а он был современником всех описываемых событий – инициатива сближения с Францией принадлежала России, хотя на деле в этом была заинтересована как раз милая сердцу Дебидура Галлия. Франция обеспечивала себе, во-первых, безопасность. Во-вторых, она вытесняла с Востока Германию. А России союз с Францией не давал ничего, кроме займов, которые были сыром в мышеловке, да ещё и не бесплатным. В придачу мы получали абсолютно нам невыгодную вражду с немцами.

Наши связи с немцами установились не вчера. Можно вспомнить множество немецких по рождению, но русских по судьбе и заслугам перед Родиной немецких фамилий, хотя бы того же физика Эмилия Христиановича Ленца или академика Карла Максимовича фон Бэра, писавшего свои труды на немецком языке, но одним введением в народное потребление каспийской сельди (вместо «голландской») увеличившим национальное богатство России на миллионы тогдашних очень весомых и очень нужных нам рублей.

Возможно, читатель удивится, при чём здесь «селёдка»? А при том, что по тем временам, в разруху Крымской войны, мы ещё не умели приготовлять сельдь в промышленных масштабах самостоятельно. И впервые это удалось именно Бэру – не только великому русскому биологу, но и, как видим, практическому организатору конкретных хозяйственных дел, укреплявшему нашу экономическую независимость.

Бэр же был инициатором знаменитой (увы, знаменитой тогда, а ныне полузабытой!) транссибирской экспедиции Александра Фёдоровича Миддендорфа 1842–1845 годов. Одним из результатов этой экспедиции ещё одного русского немца стало присоединение к России Амурского края. Впрочем, это был век девятнадцатый.

Однако уже в петровские времена восемь лет шёл по просторам Сибири – с благословения великого Петра и по его приказу – Даниил Готлиб Мессершмидт. Родился в Данциге, умер в 1735 году в Петербурге, в нужде… Быстро освоив русский, он писал о себе: «Претерпевая великие труды и поездки, лишился здравия своего от нетерпимых многократных болотных и протчих вод, собирал в Сибири старинных мамонтовых костей, всяких каменьев и протч.».

Уроженец Лейпцига Готлиб Шобер, тоже по воле Петра, исследовал Поволжье, Терек, Каспий. Умер в Москве.

Вот как оценил их заслуги перед Россией академик Владимир Иванович Вернадский: «С них начинается естественнонаучное изучение России, они являются родоначальниками того великого коллективного научного труда, который беспрерывно и преемственно продолжается с 1717 года до наших дней… Шобер и Мессершмидт были немцами, но отдали России всю свою жизнь… Их имена должны быть запомнены нами – продолжателями начатого ими дела».

Немка Екатерина II удержала Россию от немецкого засилья, от властвования над русскими императора Петра III, желавшего быть «прусским поручиком». С другой стороны, она же манифестами от 4 декабря 1762 года и от 22 июля 1763 года приглашала иностранцев селиться в свободных местах России. На русские земли потянулись переселенцы из Вестфалии, Пфальца, Баварии, Саксонии, Швабии, Эльзас-Лотарингии.

К концу XIX века у нас жило почти полтора миллиона немцев. В одном Поволжье было 190 немецких колоний. Немецкий вопрос в России имел и плюсы, и минусы, но он был фактом. Причём фактом в потенциале положительным, потому что колонии были не раковыми опухолями, а примерами разумного хозяйствования и разумной жизни. Они не подавляли русских, а вносили в общий российский процесс что-то своё, России нужное и полезное.

Что же касается государств, то союзные Германия и Россия взаимно дополняли бы друг друга во всех отношениях. И хотя пангерманисты заглядывались на Украину, в Германии было достаточно трезвых голов для того, чтобы понять: «Всяк при своём».