Анна, Ханна и Юханна - Мариан Фредрикссон Страница 16

Йон Бруман еще в церкви обратил внимание на то, что Ханна никому не смотрит в глаза. Собственно, эта мысль пришла Бруману в голову в первую их встречу, но он тогда не придал ей значения. Но потом убедился, что она всегда отводит взгляд, с кем бы ни говорила.

Прежде чем Ханна вернулась из коровника, пришел Август со своими сыновьями, и Бруман не смог продолжить начатый разговор. Но он о нем не забыл и за ужином снова задал свой вопрос:

— Почему ты не смотришь людям в глаза?

Ханна, вспыхнув до самой шеи, принялась мучительно подыскивать слова.

— Не знаю, — произнесла она наконец. — Я никогда об этом не думала. Наверное, потому, что я некрасивая.

— Но ты очень красивая!

Румянец, заливший щеки и шею Ханны, приобрел темно-вишневый оттенок. Она снова долго молчала, прежде чем заговорить:

— Это вы так думаете. Но вы вообще странно смотрите на многие вещи. Например, считаете красивым то, что другим кажется уродливым.

Теперь дар речи потерял Бруман.

Ханна ходила за своим телками как за малыми детьми и поддерживала в хлеву такую чистоту, что там можно было есть с пола. Корова откликалась на кличку Лира, а телка оставалась безымянной до тех пор, пока Бруман однажды не предложил назвать ее Звездочкой. Это он хорошо придумал, подумала Ханна, нежно глядя на бурую телочку с белым пятнышком на лбу.

Когда ремонт мельницы был почти закончен, Бруман получил от сестры письмо, в котором она писала, что мать тяжело больна и хочет, чтобы он приехал. Йон решил взять с собой и Ханну, но она так униженно просила позволить ей остаться, что Йон в конце концов сдался.

Перед отъездом Йон был мрачен.

— Вы беспокоитесь за маму Эран? — спросила Ханна, когда они прощались.

— Да нет, не очень. Она и раньше много раз собиралась умирать, — немногословно ответил Бруман.

Чтобы скорее доехать, Бруман договорился, что его подбросит до Фредриксхалла один парень, которому надо было поехать туда на бойню. У границы округа Йон был очень рад, что остался один — ему было о чем подумать.

Он помнил, как старики говорили, что самое худшее в плохой жене — это то, что о ней все время думаешь. Так вышло, что он тоже ни на минуту не может выбросить из головы мысли о своей молодой жене. Но Ханна не была плохой женой, и, идя через лес к границе Вермлана, Йон понял, что может составить длинный список ее добродетелей. Она была уступчивой и немногословной, никогда не сплетничала, хорошо готовила, следила за чистотой в доме и в хлеву. Она никогда не жаловалась и ни в чем его не упрекала. Она была бережлива, не тратила деньги попусту, и мало того, что была красива, никогда не отказывала ему в постели.

Вспомнил он, как однажды, когда они легли в кровать, вдруг закричал мальчик. Ханна открыла глаза, и Йон прочел в них такой страх, что и сам не на шутку встревожился:

— Чего ты так испугалась?

— Мальчик сильно волнуется.

Она лгала, и это было необычно, так как лгала она редко.

Ему потребовалось довольно много времени, чтобы стряхнуть с себя воспоминание о том ее взгляде. Йон подавил в себе желание и не прикасался к жене целую неделю.

Она была полна загадок, и он должен их разгадать. Вот, например, загадка с Богом. Каждое воскресенье она неизменно проделывала долгий путь до церкви. Бывало, и он ходил вместе с ней, ему ведь тоже надо было подчас услышать слово Божье. Но церковная служба за то время, пока играл орган, иссушала его, давала почувствовать собственную пустоту. Ханна, неестественно выпрямив спину, сидела во время службы неподвижно, не глядя по сторонам. Йон был почти уверен, что она недовольна службой так же, как и он сам.

По дороге домой он однажды попытался начать разговор:

— Ты веришь в Бога?

— Верю, — удивленно ответила она. — Ведь он же есть.

Она сказала это так, как будто говорила о дороге, по которой в тот момент шла, но Йон не отставал:

— Но какой он, как ты думаешь?

— Самое страшное в нем — это то, что ему нет дела до тех, кто ему принадлежит. Он заставляет кланяться себе всех.

— Ты… хочешь сказать, что Бог жестокий? — спросил он, не вполне понимая, что это богохульство.

— Да, точно так и есть. Он жестокий, а еще он слепой и несправедливый. Ему нет никакого дела до нас. Но это пустой разговор.

— Ты говоришь о Боге как о судьбе, — сказал он.

Ханна наморщила лоб, подумала и решительно произнесла:

— Он и правда как судьба, его не минуешь.

Йон Бруман удивленно воззрился на жену и спросил, как бы отнесся пастор к ее мыслям, если бы узнал о них. Ханна в ответ рассмеялась:

— Этот пастор — пустозвон в сутане.

Идя по сырому осеннему лесу, Йон Бруман тоже рассмеялся, вспомнив тот разговор. Но смех получился невеселым — в вере жены было что-то пугающее, языческое, ведьмовское. Он отогнал эту страшную мысль. Никакая Ханна не ведьма — она просто искреннее, чем большинство других.

Не дойдя до родной деревни, он остановился передохнуть и поесть. Ханна потратила немыслимые деньги на масло и мясо. Все было так вкусно, что Йон с удовольствием задержался бы в лесу с такой едой. Но надо было идти. Йон тяжело вздохнул, встал и двинулся дальше. Увидев дома, он вдруг понял, что так много думает о Ханне, потому что хочет отогнать мысли о матери. Некоторое время он постоял на опушке леса, пытаясь взглянуть на Бругорден глазами чужака, и решил, что усадьба выглядит красивее, чем есть на самом деле. Собравшись с духом, он шагнул вперед и, захрустев гравием, направился к калитке.

Он побаивался зятя, который теперь управлялся с усадьбой, как побаивался когда-то родного отца. Старик умер пятнадцать лет назад, но мать продолжала командовать, лежа на своем одре болезни. Оба родителя были из того сорта людей, которым все по гроб жизни должны.

Зятя не было дома, но Агнес приняла его со своей обычной покорностью.

— Альма написала… — заговорил Йон.

— Я знаю, — перебила его Агнес. — Но ей не стало хуже. Сейчас она спит, так что ты успеешь умыться и выпить чашку кофе.

Под стоявшим во дворе рукомойником он ополоснул лицо и руки, а потом выпил кофе, такой же пресный и безвкусный, как и Агнес. Покончив с кофе, Йон направился в комнату матери, но Агнес шепнула ему вслед:

— Не буди ее. Нам всем будет лучше, если она проспит всю ночь.

— Как поживает тетя Грета? — вполголоса поинтересовался Йон.

— Она живет с Альмой и пока в своем уме, — шепотом ответила Агнес.

Йон открыл дверь материнской комнаты, вошел и посмотрел на мать. Дышала она тяжело, казалось, была на волосок от смерти. Выглядела мать умиротворенно, и Йону мучительно захотелось почувствовать к ней хотя бы крупицу нежности и сострадания. Но горькое чувство пересилило, и он подумал, что Бог мог бы смилостивиться и дать ей умереть. Ему надо освободиться. Надо получить наследство. «Господи, ты ведь знаешь, как нужны мне сейчас деньги».