Иллюзионист - Анита Мейсон Страница 16

Женщина решительно мотала головой. Змей продолжал танцевать. Немой диалог повторился несколько раз. Затем женщина медленно подошла к дереву. Медленно она потянулась за фруктом, сорвала его и поднесла к губам.

Толпа вздохнула.

В дальнем конце сада появился мужчина, он нес корзину с виноградом на плече. Он подошел к женщине, которая протянула ему фрукт. Он остановился и жестом отстранил ее. Она улыбнулась и снова предложила фрукт. Он сделал шаг вперед и взял его.

Раздался раскат грома, и обе фигуры попятились. Внезапно наступила темнота. Потом перед деревом возник ослепительный свет.

Из света вышла статная фигура со снежно-белыми волосами и лицом, подобным огню. Буквы на ее груди складывались в Святое Имя. В руке она держала меч, который походил на язык пламени. Она направила меч в сторону мужчины и женщины, и те, корчась от его прикосновения, исчезли во тьме.

Постепенно темнота отступила. Огненная фигура исчезла.

Краски дерева бледнели, словно выцветая на солнце, ствол терял очертания, растворяясь в полуденной дымке. Небо впитывало огромные ветви, они сжимались и крошились на глазах, пока в синеве не осталась полоскаться тряпичным лоскутом единственная полоска зелени.

Он задержал видение еще на миг, а потом позволил ему полностью исчезнуть.

Наступила тишина, длившая ровно столько, сколько необходимо, чтобы осознать, что это был сон. Потом возник робкий шумок, который становился все громче, пока не превратился в крик тысячной толпы:

— Симон! Симон! Симон!

Он стоял на помосте, в ушах его слышался звон, в голове царила странная пустота. Он улыбался, испытывая чувство легкой жалости.

— Симон! Симон! Симон Волхв!

Скандирование толпы отражалось от стен окружающих зданий, и вот уже казалось, что вибрирует сам воздух. Среди одиночных выкриков, прорезавших слитный гомон, Симон услышал:

— Слава богу Симону!

Другие голоса заглушили этот крик. Некоторые женщины начали срывать с себя украшения и бросать к его ногам. Некоторые люди падали ниц.

Этого он не мог позволить. Он поднял руки в повелительном жесте, и скандирование тотчас прекратилось. Он поклонился и сошел с помоста. Толпа расступалась перед ним, словно воды Красного моря.

Для большинства людей в то время назвать кого-то богом не было богохульством. Граница, отделявшая людей от богов, была нечеткой и постоянно нарушалась чередой фараонов, царей, героев и императоров. Чтобы считаться богом, нравственные качества были ни при чем. Единственное, что отличало людей от богов, — это власть.

В такой культуре человек, способный творить чудеса, неизбежно считался своего рода богом. Трудно было бы найти чудотворца, который хотя бы иногда не верил, что он тот, кем его считают. Проблема заключалась в том, чтобы сохранить свой особый статус, не позволяя поклонникам вознести себя так высоко, что падение становится не только неминуемым, но и катастрофичным. Все это в те времена было неизвестно, поскольку вместо психологии людям служила демонология.

Ожидания зрителей накладывали на плечи чудотворцев тяжелое бремя. Некоторые не выдерживали этого бремени и теряли рассудок. Существовало множество ритуалов, позволяющих магам увеличить свою силу. Самые эффектные ритуалы предназначались для слияния между магом и сверхъестественным существом. По сути, это были ритуалы самообожествления. Некоторые из них требовали долгого поста, очищения и позволяли в кульминационный момент превратиться в птицу.

Однако успешное, казалось бы, исполнение такого ритуала могло, вероятно, лишь усугубить проблемы мага.

Симон летал.

Было теплое весеннее утро, ясное и безветренное. Стоя на крыше здания суда, протянув ладони к солнцу, он слышал приглушенный шум толпы. Взглянув вниз, он увидел трибуна в группе должностных лиц, стоявшей поодаль. На мгновение ему показалось, что он видит другое лицо, и отчего-то ему стало тревожно. Когда он посмотрел снова, лицо исчезло. Он решил не думать об этом. Сегодня не время для предзнаменований.

Он обратился к Гору, высшему источнику своей силы. И Гор отозвался.

Его обдал огонь. Огонь пробегал по его лицу, рукам, босым ногам, пронизывая его тело до кончиков пальцев и вновь поднимаясь вверх, охватывая пространство между крышей и подошвами его ног, которые приподнялись, когда он, раскаленный, поднялся и заскользил по воздуху, легкий, как пепел.

Он летел над толпой, зданиями, садами, серебристым ручейком. В глубокой тишине он отчетливо слышал, как журчит, обтекая камешки, вода. Он видел маленькие, тесно стоящие домики на окраине, греющихся на солнце собак, ослика, дремлющего во дворе. За домиками он видел бескрайние горы.

Незаметно воздух стал более разреженным. Симона потянуло вниз, но так незаметно, что казалось, у него в запасе вся жизнь, чтобы подготовиться. Впереди показалась прохладная зелень сада, приветливая, как улыбка друга, и он позволил опустить себя туда. Он снижался так медленно, что можно было подумать, сама зелень поднимается принять его. И вот он уже крепко стоит на земле, его ноги утопают в нежном ковре травы.

Он слышал рев толпы, подобный далекому морю.

В одной-единственной части империи грань между людьми и богами была не только четко очерчена, но и неприкосновенна. Правители уважали такую жестоковыйность иудеев и даже освободили их — исключительная привилегия, дарованная лишь одному народу, — от поклонения императору. Продиктовано это было исключительно здравым смыслом. Последний правитель, который попытался навязать провинции чуждые обряды, вызвал двадцатилетний бунт, в результате которого его преемники потеряли власть в стране.

Однако мистическое воображение неподвластно закону, даже божественному. Иногда высокие думы заводили иудейских провидцев и волхвов по другую сторону запретной черты. Для интуиции далекое бывает близким. Огненное вознесение Илии, странное исчезновение Еноха — что это, если не намеки на запретное обожествление? Для иудеев отчаявшегося поколения такие намеки не проходили незамеченными и сплетались в ткань апокалипсических видений. Самаритяне, Илию не больно-то жаловавшие, включили в свою теологию скорое возвращение на землю Моисея как скрытого божества.

Мессия, которого ждали самаритяне, звался Таэб. То, что он должен был быть вторым воплощением великого освободителя из плена, само собой разумелось. Он должен был объединить разобщенные царства Израиля и повести их к окончательной и сокрушительной победе над угнетателями. Он должен был возобновить истинное богослужение на горе Геризим и провозгласить Второе Царствие, которое через несколько столетий окончится разрушением мира от огня и всеобщим воскрешением из мертвых.

Эти буйные фантазии не поощрялись властями империи и лелеялись втайне.

Вино, которое предлагала Симону толпа, было опасным. Он от него отказался. Но, несмотря на принятое решение, не мог удержаться и не пригубить. Вино вскружило ему голову и оставило горький привкус.