Просто Рим. Образы Италии XXI - Аркадий Ипполитов Страница 15

Четырнадцатый век, век цветения готики, постепенно становящейся в этом столетии всё более и более ажурной и путаной, сладостной и лукавой, начался для пап хорошо. Папа Бонифаций VIII объявил 1300 год Giubileo, то есть Юбилеем, использовав для названия древнееврейское слово בוי, йовель, означающее торжество по истечении круглого срока со дня какой-либо даты. Папская булла, распространённая по всему католическому миру, пообещала, что паломники, прибывшие в Рим в течение этого года, получат полное отпущение всех грехов. Европа как раз только-только научилась отслеживать и отсчитывать столетия. Народу стеклось в Рим со всей Европы огромное количество, денег этот удачный рекламный ход принёс множество, так что в дальнейшем папы, движимые жадностью, сократили срок между празднованиями. Бонифаций VIII объявил, что Giubileo отмечается раз в столетие, но затем праздник стали отмечать каждые пятьдесят, а потом и двадцать пять лет, причём папы оставили за собой право объявлять внеочередные Giubileo, чем пользуются по сей день. Бонифаций, у которого закружилась голова от денег и популярности, что ему принёс Юбилей, в 1302 году выпустил буллу, известную как Unam Sanctam, «Единой Святой», гласящую, что папе принадлежит не только власть высшая, метафизическая, но и земная.

Бонифаций переоценил свои силы. Утверждение, что папа держит в руках меч не только правосудия церковного, но и правосудия светского и может судить и карать любого владыку, сам же оставаясь не подсудным никакому земному суду, тут же привело к открытому конфликту с французским королём Филиппом IV. Король в ответ на Unam Sanctam созвал в Париже представителей всех сословий, то есть дворянства, духовенства и купечества, что положило начало французским Генеральным штатам, и голосом единой нации осудил Бонифация VIII, предъявив ему всевозможные обвинения, в том числе в ереси, педерастии и симонии. Не обращая внимания на неприкасаемость папы, король посадил чучело наместника Бога на скамью подсудимых перед всей Францией. Бонифаций ответил на это отлучением от церкви короля и всех французов, его поддерживающих, тем самым призвав народ к неповиновению королевской власти. Но готика – не романика. Филиппа отлучение не испугало, и он в сентябре 1303 года послал в Италию вооружённый отряд под предводительством Гийома де Ногаре с тем, чтобы арестовать папу, препроводить во Францию и заставить предстать перед судом. В Риме французов поддержали римские аристократы под предводительством Якопо Колонна, прозванного Sciarra, «Яростный», представителя семейства, враждовавшего с папами. Бонифаций бежал в Ананьи и спрятался в крепости-дворце этого города, издавна служившей папам убежищем. Гийом де Ногаре и Якопо Колонна осадили папское убежище, заставили сдаться и заключили папу под стражу, требуя от него отречения. Вскоре Бонифаций был освобождён восставшим народом, теперь выступившим на его стороне, и вернулся в Рим, но через месяц умер.

Что именно произошло в Ананьи, никто не знает, а кто знал – того уже давно нет на белом свете. В истории это событие получило название «Беспредел в Ананьи» или «Пощечина Ананьи». Существует версия, ничем не подтверждённая, что Гийом де Ногаре в ответ на отказ Бонифация от отречения ударил его по щеке рукой в латной перчатке, после чего тот и отдал Богу душу из-за нервной горячки, полученной от пережитого унижения. Ударил ли Гийом де Ногаре папу или нет, неизвестно, но Пощёчина Ананьи символично положила окончательный конец претензиям Святого Престола прямо ставить свою власть выше власти светских владык. После смерти Бонифация VIII влияние французского короля на дела папской курии усилилось, поэтому в 1305 году папой был избран Климент V, француз по рождению. Известие о своём избрании, будучи архиепископом Бордоским, он получил на территории Франции. В Рим новый папа просто не поехал, избрав местом для своей инаугурации Лион, что было вопиющим нарушением всего порядка папской коронации. В 1309 году Климент V обосновался в Авиньоне. С этого момента начался так называемый период «Авиньонского пленения пап», длившийся без малого семьдесят лет, вплоть до 1377 года.

Авиньонское пленение мало походило на тюремное заключение. Папам и папскому двору вблизи Лазурного Берега было очень хорошо. В Авиньоне им был выстроен грандиозный дворец, туда переехала курия, образовавшая блестящий двор, и теперь в Авиньон, а не в Рим текли деньги, собираемые папой со всей Европы. Франция подмяла под себя Рим, и высокая готика, давшая миру великие соборы, в Вечном городе практически неощутима. В то время как блеск и роскошь Авиньона стали нарицательными, Рим хирел. В город, покинутый папской властью, приток паломников резко сократился, население беднело. К тому же оно было угнетено разбойниками-аристократами, обиравшими его до последней нитки. Петрарка и Катерина Сиенская в голос рыдали над упадком Вечного города, а папы в ус не дули.

Когда римляне, пользуясь ослаблением Святого Престола, решили сбросить иго папства, они пригласили с детства бредившего республикой авантюриста Кола ди Риенцо, воспетого Байроном, Вагнером и Верди, именно на Капитолий. Здесь он в 1347 году произнёс зажигательную речь и провозгласил себя римским трибуном. Утопический абсурд, что нёс Кола ди Риенцо, мечтавший объединить Италию, не удовлетворил в первую очередь римских аристократов, тут же от него избавившихся и, выбив себе всевозможные льготы, снова поклявшихся в верности Святому престолу. Всё вернулось на круги своя, но противостояние пап и Капитолия продолжалось. Как раз к этому времени обострения борьбы между папами и римлянами относится и усиление значения церкви Санта Мария ин Арачели, вознесённой над Капитолием и Римом. Она олицетворяла городское противостояние папам и папской церкви Сан Пьетро, тогда довольно скромной средневековой базилики с виду.

Только к началу XVI века папе Александру VI Борджиа удалось покончить с произволом аристократов ядом, кинжалом, мечом и подкупом. Ренессансные папы наконец-то захватили полную власть над принадлежащей им территорией, что по-русски именуется Папской областью, а по-итальянски гораздо торжественней – Lo Stato Pontificio, Государство Понтифика. Название церковного государства впрямую связывало историю папских владений с античным Римом, так как со времени императора Августа звание великих понтификов – верховных жрецов – носили императоры. Став хозяевами Рима, папы стали наводить в нём порядок: важной задачей стало собрать город воедино, чтобы он не расползался в разные стороны, а то управлять трудно. В затеянном Сикстом IV огромном строительстве, растянувшемся на три столетия с конца XV века по начало XVIII, эта задача была одной из главнейших. Прокладывались новые прямые улицы, чинились старые, и возводились новые акведуки, расставлялись обелиски. Город должен был стать единой системой, и к середине XVIII века, ко времени Пиранези, он ею стал, но единый центр так и не образовался. Этому сопротивлялась сама структура города; она, сводимая к единству, всё время рождала всё новые и новые центры. К тому же папы, как и императоры, никак не могли удержаться от желания поставить в Риме что-то уникальное, чтобы отметить своё правление, тем самым умножая количество римских центров.

* * *

После потери папами светской власти и провозглашения объединённого Королевства Италия в 1861 году в Риме снова, как во времена готики, образовалось противостояние двух сил: король в конфискованном у папы Палаццо Квиринале и папа в Палаццо Апостолико, запершийся в Ватикане, оказались vis-à-vis. Разделённые только Тибром, Виктор Эммануил II и Пий IX уставились друг на друга как сычи. Рим из столицы Папской области превратился в столицу Королевства Италия, но старый Рим, в котором было много папских сторонников, сопротивлялся новой власти, поэтому королевское правительство развернуло широкое строительство нового Рима. К началу XX века появились ещё два центра: Пьяцца делл'Эседра, затем, после Второй мировой войны переименованная в Пьяцца делла Репубблика, и Витториано, памятник Виктору Эммануилу II, он же свадебный торт, пишущая машинка и вставная челюсть. Витториано урод уродом, но на панораме Рима он занимает самое что ни на есть центральное положение, господствует и давит всё вокруг, агрессивно впихивая в реальность метафизические мечтания о новой Итальянской империи. Питер Гринуэй в «Животе архитектора» противопоставляет его Пантеону, тем самым делая Витториано вторым центром Рима и как бы уравнивая оба здания в правах.