Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов - Лидия Флем Страница 15

Ассимиляция, сионизм, социализм, для самых талантливых – авангардизм в различных областях культуры – вот те пути, которыми на стыке девятнадцатого и двадцатого веков шли многие венские евреи. Правда, выбрать свой путь было им нелегко, поиски себя сопровождались конфликтами и крахом давно сложившихся отношений. Евреи – пациенты Фрейда и их семейства принадлежали именно к тем людям, которые приезжали в Вену в поисках места, где они могли бы залечить свои душевные раны и обрести свое утраченное Я.

В этой загнивавшей и разваливавшейся на части империи, названной Робертом Музилем Каканией ^[9], где антисемитские и националистические настроения принимали угрожающий размах, слова немецкого языка помогали новоиспеченным венцам обрести душевный покой. И так было до самой их эмиграции из Австрии – как правило, в англоговорящие страны. Первым пациентам и ученикам Фрейда было совсем не сложно выполнять требование доктора говорить все, что им приходило в голову, поскольку для них было не в новинку делиться своими воспоминаниями и воскрешать в памяти оставшиеся далеко в прошлом мгновения их жизни, утраченные семейные традиции и бывшие когда-то родными места, разбросанные по дальним провинциям Австро-Венгерской империи, на языках которых они уже давно не говорили.

Дора, она же Ида Бауэр

Общаясь с Дорой, приходившей в его кабинет с 14 октября по 31 декабря 1900 года, чтобы вдохнуть запах его сигар и рассказать о своих любовных переживаниях, Фрейд не стеснялся называть вещи своими именами. Зато со своими читателями он был более чем осторожен: на пять лет отложил публикацию описания этого клинического случая, рассыпался в извинениях по поводу предания гласности фактов личной жизни и секретов своей пациентки и, плюс ко всему, категорически отрицал, что этот фрагмент психоаналитического исследования истерии имел реальный прототип… Однако на самом деле под псевдонимом «Дора» скрывалась сестра человека, которому было предопределено большое политическое будущее: излагая историю болезни Иды – она же Дора, Фрейд одновременно оставлял потомкам первые страницы биографии крупного деятеля социалистического движения Отто Бауэра. «Единственный брат девушки, – писал Фрейд, – был когда-то тем идеалом, на который она стремилась походить в своих честолюбивых мечтах… А молодой человек всячески старался избегать семейных ссор». Далее Фрейд приводил слова самой Иды: «Мой брат говорит мне, что мы не имеем права критиковать поведение нашего отца, что мы должны даже радоваться, что он смог найти женщину, к которой так привязался, поскольку наша мать совсем не понимает его. Я признаю правоту брата и хотела бы разделить его мнение, но не могу. Я не могу простить отца».

Чуть позже Ида точно так же не смогла простить своему доктору того, что он совсем не понял ее чувств к нему, а также недооценил ее нежную привязанность к госпоже К… Тепло поздравив Фрейда с Новым годом, Ида неожиданно для него прервала лечение. Почти сразу же она вышла замуж и всю жизнь упрекала мужа в неверности, хотя тот никогда не изменял ей. В 1922 году она вновь обратилась к специалисту по психоанализу, на этот раз к Феликсу Дойчу, жалуясь на невыносимый шум в правом ухе… На сей раз она упрекала во всем своего единственного сына: тот начал проявлять интерес к женщинам, приходил домой глубокой ночью, а она с тревогой ожидала его возвращения, напряженно вслушиваясь в ночные звуки. Со слезами на глазах она обвиняла мужчин в эгоизме и низости и сетовала на их непомерные притязания. Она очень боялась, что ее сын ничего не добьется в жизни (а он между тем сделал прекрасную карьеру, став блестящим музыкантом), в отличие от ее брата, о котором она отзывалась с большой нежностью и все время подчеркивала, что всю жизнь их связывали самые близкие отношения. И действительно, Отто немедленно мчался к сестре, как только узнавал, что она нуждается в его помощи, он неоднократно звонил Феликсу Дойчу, чтобы поблагодарить того за помощь, оказанную сестре, и даже выказывал желание встретиться с врачом, но тот уклонился от этого предложения.

Вторая мировая война вынудила Иду Бауэр и ее мужа покинуть Австрию, они уехали из Вены во Францию, а оттуда в Соединенные Штаты. Ида умерла в Нью-Йорке от рака кишечника, а ее муж скончался от коронарной недостаточности. По свидетельству одного из близких друзей этого семейства, муж Иды «скорее предпочел бы смерть, чем развод с женой». Так, может, Дора, заявлявшая в 1900 году: «Мужчины настолько отвратительны, что я вообще предпочла бы не выходить замуж. Это моя месть!» – отомстила таким вот образом?…

Если Ида Бауэр снискала известность благодаря своей истерии, то ее брату Отто повезло больше, славу ему принесла политическая карьера: он был теоретиком австромарксизма, завоевавшим международное признание, и министром иностранных дел Австрийской Республики после падения монархии, а с 1918 по 1934 год – одним из лидеров австрийской социалистической партии. Как и его сестра, он родился в Вене, а умер в эмиграции, в Париже в июле 1938 года. Хоронили его почти с теми же почестями, каких обычно удостаивались крупные государственные деятели; организацией похорон занимался лидер французской социалистической партии Леон Блюм. Биографы Отто Бауэра отдавали должное его ораторскому искусству и писательскому таланту, но ставили в упрек некоторую двойственность натуры: временами он, хотя и высказывался за радикальные меры, действовал излишне осторожно и консервативно, пытаясь избежать конфликтов.

Отто Бауэр был очень привязан к своей матери и долгое время жил вместе с ней. Женился он только после смерти обоих родителей, его жена была старше него на десять лет и уже имела троих детей. Поговаривали, что перед женитьбой он ходил на консультацию к Фрейду, но никаких свидетельств тому не сохранилось. Подобно отцу, помимо жены Отто имел связь с другой женщиной – Хильдой Шиллер-Марморек, которая была младше его на десять лет и оставалась его любовницей до самой смерти. Вступив в социалистическую партию, Отто Бауэр открыто выступил против своего отца – либерала, франкмасона и процветающего текстильного магната.

Семейство Бауэр принадлежало к ассимилировавшимся евреям, не отделявшим себя от немецкой культуры. Отто был сторонником идеи, что евреи, в противоположность другим народам, не являются нацией, поскольку у них нет ни собственной территории, ни собственной истории, ни даже своего национального характера. Отто выступал против любого подчеркивания принадлежности к еврейской национальности, что, по его мнению, могло способствовать развитию у трудящихся «психологии лавочников», и свою борьбу начал с отца, блестящего коммерсанта, по отношению к которому, видимо, испытывал эдипов комплекс. Различные факты косвенным образом подтверждают эту догадку; подобная мысль, по всей вероятности, посещала и Фрейда. Его запись о Филиппе Бауэре выдержана в очень лестных выражениях; возможно, описывая этого человека, доктор думал о собственном отце Якобе, не слишком удачливом коммерсанте: «В то время, когда я лечил девушку, ее отцу было около пятидесяти лет. Это был человек незаурядных способностей и кипучей энергии, крупный промышленник, обладающий солидным состоянием». Фрейд довольно хорошо знал Филиппа Бауэра, поскольку шестью годами раньше лечил его от сифилиса.