Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - Елена Первушина Страница 15

Принцесса Анна, на которую смотрят как на предполагаемую наследницу, находится сейчас в том возрасте, с которым можно связывать ожидания, особенно учитывая полученное ею превосходное воспитание. Но она не обладает ни красотой, ни грацией, а ум ее еще не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьезна, немногословна и никогда не смеется; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за ее серьезностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность».

По воспоминаниям одних современников, Анна Леопольдовна была глупа, невежественна и неряшлива: доходило до того, что она являлась в церковь на службы, не сменив утреннего халата на более подобающий в этом случае костюм. Другие отмечали, что она застенчива и очень любит читать немецкие и французские книги. Но русский двор и, по-видимому, Анну Иоанновну интересовало только одно — плодовитость племянницы.

И вот 3 июля 1739 года Анна Леопольдовна стала супругой Антона Ульриха, герцога Брауншвейг-Беверн-Люнебургского, второго сына герцога Фердинанда Альбрехта Брауншвейг-Вольфенбюттельского и племянника покойной Шарлотты Кристины Софии Брауншвейг-Вольфен-бюттельской, несчастной жены царевича Алексея. Юного принца загодя привезли в Россию (ему тогда исполнилось 14 лет), чтобы он и будущая супруга успели привыкнуть и привязаться друг к другу. «Но это, мне думается, привело к противоположному результату, поскольку она выказывает ему презрение — нечто худшее, чем ненависть», — пишет Джейн Рондо. Принц, как и его невеста, был юношей болезненно застенчивым (возможно, потому, что страдал заиканием), да к тому же невзрачной внешности. Однако Джейн Рондо отмечает также, что принц «вел себя храбро в двух кампаниях под началом фельдмаршала Миниха». Впрочем, это не прибавило ему очарования в глазах принцессы, но дело решило то, что Бирон стал сватать за нее своего сына и Анне Леопольдовне пришлось «выбрать меньшее из двух зол». Интересно, что Анна Иоанновна при всей своей любви к Бирону (на чем бы эта любовь не была основана) не стала настаивать на том, чтобы его сватовство было принято. Видимо, она прекрасно понимала, что брак с представителями весьма влиятельной в Европе Брауншвейгской династии гораздо выгоднее, чем союз с герцогами Курляндскими.

Свадьбу отпраздновали со всей возможной пышностью. Когда процессия отправилась в церковь, то на императрице, как отмечает наблюдательная англичанка, было «платье с жестким лифом (называемое здесь роброном), коричневое с золотом, очень богатое и, по-моему, очень красивое. Из украшений — много жемчуга, но никаких других драгоценностей». Жених был одет в белый атласный костюм, вышитый золотом; а невеста — в платье из серебристой, вышитой серебром ткани с жестким лифом. «Корсаж весь был усыпан бриллиантами; ее собственные волосы были завиты и уложены в четыре косы, также увитые бриллиантами; на голове — маленькая бриллиантовая корона, и множество бриллиантов сверкало в локонах. Волосы ее — черные, и камни в них хорошо смотрелись», — сообщает своей сестре Джейн Рондо.

Принцесса Елизавета была одета в розовое с серебром платье, превосходно украшенное драгоценными камнями.

На церемонии обручения она заливалась слезами то ли умиления, то ли сочувствия к юной Анне, вынужденной выходить замуж за нелюбимого.

На свадебном обеде присутствовали только Анна Иоанновна, жених с невестой и Елизавета. Остальные разъехались по домам, чтобы немного отдохнуть, так как процессия началась в девять часов утра, а когда сели обедать, пробило восемь часов вечера. Но в десять все вернулись во дворец, и начался бал, продолжавшийся до полуночи.

Празднование затянулось на несколько дней. Балы, ужины, маскарады в Зимнем и в Летнем дворцах следовали один за другим. Джейн Рондо скрупулезно отмечает, что когда новобрачных провожали в постель, то принцессу облачили «в белую атласную ночную сорочку, отделанную тонкими брюссельскими кружевами», а принц был «одет в домашний халат». А на следующий день, на балу, «они появились в новых, не в тех, что накануне, нарядах. На новобрачной было платье с выпуклыми золотыми цветами по золотому полю, отделанное коричневой бахромой; на новобрачном — камзол из той же ткани». А еще через день, на маскараде, новобрачные были одеты «в оранжевые домино, маленькие шапочки того же цвета с серебряными кокардами; маленькие круглые жесткие плоеные воротники, отделанные кружевами, были завязаны лентами того же цвета». Когда же после большой кадрили все пошли к столу, то «вокруг стола стояли скамейки, украшенные так, что выглядели подобно лугу; стол устроен так же; и стол, и скамейки покрыты мхом с воткнутыми в него цветами, как будто росли из него. И сам ужин, хотя и совершенно великолепный, подавался так, что все выглядело, словно на сельском празднике. Конечно, английским родственницам леди Рондо были интересны все эти подробности, а завершает письмо Джейн такими словами: «Все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».

В 1740 году принцесса родила сына Ивана, наследника престола. Анна Иоанновна была этому очень рада и приказала поместить новорожденного возле своей опочивальни. Манифестом 5 октября 1740 года принцу Иоанну пожалован титул великого князя и он объявлен наследником всероссийского престола. «А ежели Божеским соизволением, — говорилось в манифесте, — оный любезный наш внук, благоверный великий князь Иоанн, прежде возраста своего и не оставя по себе законнорожденных наследников, преставится, то в таком случае определяем и назначаем в наследники первого по нем принца, брата его от вышеозначенной нашей любезнейшей племянницы, ее высочества благоверной государыни принцессы Анны, и от светлейшего принца Антона Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебургского, рождаемого; а в случае и его преставления, других законных, из того же супружества рождаемых принцев, всегда первого, таким порядком, как выше сего установлено».

В том же году после смерти Анны Иоанновны Анну Леопольдовну объявили правительницей при младенце-императоре Иоанне VI. Однако уже в ноябре 1741 года о своих правах на престол заявила «дщерь Петрова» — Елизавета.