Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - Татьяна Бобровникова Страница 15

— Из-за этого. А если дело в деньгах, возьми у меня, наконец.

Сир:

— Пусть боги исполнят все твои желания, Демея!

Микион:

— Ну, Сир, тебе сегодня здорово повезло!

Демея:

И потом, Микион, ты выполнишь свой долг и дашь Сиру немного денег на руки, он быстро отдаст.

Микион:

— Ни вот столечко не получит!

Демея:

— Он честный малый.

Сир:

— Я отдам, клянусь Геркулесом, только дай!

Эсхин:

— Ах, отец!

Микион:

— Я подумаю.

Демея:

— Он вернет.

Сир:

— О великий муж!

Эсхин:

— Мой дорогой, дорогой отец!

Микион:

— Что происходит? Что так внезапно изменило твой характер? Что за фантазия? Откуда такая щедрость?

Демея:

— Я объясню тебе: я хотел показать, что они почитают тебя милым и покладистым не потому, чтобы ты вел правильную жизнь или был разумно добрым, но потому только, что ты им потакаешь, поддакиваешь и даешь деньги, Микион.

Что означает вся эта сцена? Несомненно, перед нами тонкая, очень продуманная пародия на всю пьесу. Здесь дана карикатура, причем довольно ядовитая, на все приемы Микиона и поведение Эсхина. При этом выясняется, что мудрец Микион просто жалкий, безвольный человек, который идет на поводу у своего сына и бездумно потакает его прихотям. Сам же молодой герой, его многообещающий сынок, — самый отъявленный эгоист, который ни во что не ставит счастье и спокойствие своего отца и немедленно предает его ради Демеи, как только это становится более выгодным. Смысл этой сцены прекрасно выражен в заключительных словах Демеи: «Я хотел показать, что они почитают тебя милым и покладистым не потому, чтобы ты вел правильную жизнь или был разумно добрым, но потому только, что ты им потакаешь, поддакиваешь и даешь деньги». Эти слова мог бы сказать про себя автор последней сцены: он хотел показать именно это.

Но зачем же она написана? Зачем было Менандру высмеивать свою заветную мысль и, по греческому выражению, расплетать ткань, которую он плел всю жизнь? И тут мы узнаем поразительный факт. Оказывается, сцены этой нет в греческом оригинале, она целиком придумана латинским автором ^[27]. Но зачем? Невольно напрашивается мысль, что авторов, или одного из них, стала невыносимо раздражать мораль пьесы и ее герои. И когда перевод был окончен, бес насмешки овладел им, он схватился за перо и несколькими твердыми, уверенными штрихами создал пародию. Кто же этот автор?

Это покрыто мраком. Но некоторые черты этого человека мы можем воссоздать. Он насмешлив. Насмешка его необычайно тонка. Например, его слова о Сире: «Его надо наградить по справедливости. Тогда и другие рабы станут лучше… заметьте: приводить шлюх, готовить вечеринку среди бела дня — это немаловажные достоинства у человека». Такого рода насмешки, когда под видом похвалы преподносят горчайшую пилюлю, Цицерон называет греческим словом «ирония». Это, говорит он, «утонченное притворство, когда говоришь не то, что думаешь», и «с полной серьезностью дурачишь всех своей речью, думая одно, а произнося другое» (Cic. De or., II, 269).

Далее. Выражается этот автор немножко резко — слова «осел» ^[28], «шлюхи» (в подлиннике сказано сильнее) довольно часто срываются с его языка. Между тем до того Микион был образцом любезности. Узнав о диком дебоше Эсхина, он говорит только: «Все-таки Эсхин этим причинил мне некоторую неприятность» (Adelph., 147–148). Объясняя свою мягкость, он замечает: «Я не могу ничего изменить, поэтому терплю все спокойно» (ibid., 736–737) Более того. Даже сам ворчливый Демея выражался не так резко.

Все это до деталей подходит к одному из молодых авторов, к Публию, которого друзья так и называли eipwv. С резкостью же его языка читатель скоро познакомится. Не могу отделаться от впечатления, что, пока они все вместе переводили и сочиняли, Сципион то и дело отпускал колкие замечания, а в конце написал блистательную пародию. Хочу, кстати, отметить одну восхитительную деталь: Микиона в виде самого страшного наказания женят на «дряхлой старухе». Между тем невесте Эсхина лет 15–16, значит, матери ее 35–36 лет! Но юному автору она казалась ужасно старой. Однако почему все же Сципион написал последнюю сцену? Чем не понравилась ему комедия?

Начну с проблемы строгих отцов, которая так занимает Теренция. Откуда у авторов такой интерес к ней? На первый взгляд кажется, что ничего не может быть естественнее. Ведь они молоды, а молодым людям всегда кажется, что старики их угнетают и дают мало свободы. И все-таки, если вдуматься, в этом есть нечто странное. Дело в том, что Теренций был раб, а потому вообще не знал своих родителей. Сципион имел отца любящего и доброго. Кроме того, он перешел в другой род, приемный отец его рано умер, и он жил вполне самостоятельной жизнью. В то время, когда писались пьесы, он раздавал наследства, выплачивал приданое, словом, был главой семьи, а вовсе не жалким запуганным юношей. Что до Лелия, то уже в 163 году он был женат, то есть тоже жил самостоятельной жизнью. Причем женился по любви, а не по отцовской указке.

Но может быть, Сципион как раз принадлежал к типу свободных и смелых юношей, как Эсхин, и он думал и писал не о себе, а о своих многочисленных друзьях — несчастных Ктесифонах, стонущих под тяжким игом отцовской власти. Но тут выясняется весьма любопытный факт. Та свободная жизнь, о которой только и вздыхает Ктесифон и которой достиг счастливец Эсхин, очень напоминает жизнь римской золотой молодежи, от которой с отвращением отвернулся Сципион. В самом деле, как жил Эсхин, этот «правильно воспитанный юноша»? Он пьянствовал, устраивал бесконечные пирушки средь бела дня, душился дорогими благовониями и тратил уйму денег на наряды (Adelph., 117, 63,965). Он был в связи со всеми гетерами в округе (ibid., 150). Ничем, кроме удовольствий, он не интересовался.

А как смотрит на это его «правильный» отец? Вот что он говорит Демее: