Любить Пабло, ненавидеть Эскобара - Вирхиния Вальехо Страница 15

Эскобар молча смотрит на меня, как будто запоминая последнюю фразу, затем резко меняется в лице и безапелляционным тоном указывает, что я должна делать:

– Завтра твой адвокат позвонит Дэвиду Стивелу ^[33], чтобы назначить ему срок подписания развода до среды. В противном случае ему не избежать последствий. Мы с тобой поговорим после закрытия нотариальных контор, расскажешь, как все прошло.

С глазами, сияющими в янтарном блеске свечей, я спрашиваю, способен ли «Зорро» убить «чудовище», которое держит принцессу в башне. Взяв мою ладонь, Пабло очень серьезно отвечает:

– Только если он храбрый. Я не трачу пули на слабаков. Но за тебя не жалко и умереть, так ведь, любовь моя?

Две последние фразы, вопрошающий взгляд и легкое прикосновение позволили мне наконец понять: мы уже не просто друзья, нам суждено стать любовниками.

* * *

Когда Пабло звонит вечером в среду, у меня для него плохие новости.

– Так, значит, подписывать он не собирается… Упрямый парень попался… Хочет усложнить нам жизнь… Крепкий орешек! Разумеется, до того как что-то предпринять, я должен спросить: когда ты наконец станешь свободной женщиной, поужинаем снова в ресторане моего друга Окампо «Пелуса»?

Отвечаю: мне слабо верится, что к 2000 году я до сих пор буду свободна, а Эскобар восклицает:

– Нет-нет-нет! Я говорю про пятницу, послезавтра, пока какое-нибудь другое «чудовище» не попалось мне на пути.

Смиренно вздохнув, я замечаю, что такие проблемы не разрешаются за сорок восемь часов.

– Послезавтра ты будешь свободна и будешь здесь, со мной. Доброй ночи, любимая.

* * *

В пятницу, когда я прихожу домой на обед, просидев на студии, редактируя телепрограмму со свалки, моя домработница сообщает, что господин Эрнан Харамильо звонил три раза, он срочно хочет поговорить со мной. Я набираю своему адвокату, он вскрикивает:

– Этим утром звонил раздосадованный Стивел и сказал, что должен подписать «этот проклятый развод» до полудня, или ему крышка! Бедолага пришел в нотариальную контору мертвенно-бледный, словно из воска. Дрожа как лист, почти на грани инфаркта, он еле-еле подписал документ. Потом, не сказав ни слова, выскочил, словно за ним гнался дьявол. Не могу поверить, что ты три года была замужем за таким трусом! Ладно, теперь ты свободна! Поздравляю, сейчас можешь готовиться к следующему замужеству, но на этот раз это должен быть хороший и богатый парень!

Полтретьего моя экономка объявляет: шесть мужчин из Антиокьи принесли цветы. Убранство не помещается в лифт, они просят разрешения подняться по лестнице, что кажется ей очень подозрительным.

Отмечаю: вполне возможно, их прислал какой-нибудь преступник. Прошу экономку, ради нашего спокойствия, мигом спуститься и проверить, от кого цветы. Поднявшись обратно, она вручает мне карточку с подписью: «Для моей освобожденной Царицы Пантер, Зорро. П.»

Когда мужчины уходят, нашему взору предстают тысячи орхидей «cattleyas trianae» (национальный цветок Колумбии) багровых, сиреневых и розовых оттенков, орхидеи цвета лаванды и белые цветы фаленопсиса – здесь и там, словно пена в насыщенном фиолетовом море. Моя экономка, видя все это, нахмурившись и скрестив руки на груди, бормочет:

– Эти парни мне совсем не понравились, а ваши подруги, увидев цветы, несомненно, подумали бы, что это самая роскошная вещь на свете!

Уверена, если им показать нечто столь удивительное, они точно умрут от зависти. Предполагаю: столько цветов могли принести только знаменитые носильщики с Ярмарки цветов в Медельине.

В три часа дня зазвонил телефон. Недолго думая, кто бы это мог быть, я спрашиваю: куда он приставил револьвер моему бывшему мужу. На другом конце линии слышатся удивленные, а затем – радостные нотки. Пабло взрывается смехом и говорит, что не понимает, о чем речь. Потом спрашивает: во сколько можно забрать меня из отеля на ужин. Смотря на часы, я напоминаю ему, что аэропорт Медельина закрывается в шесть вечера, а на последний рейс в эту пятницу уже, наверное, очередь из двадцати человек.

– Ах, черт побери, я и забыл… А ведь так хотелось отпраздновать твое «освобождение»! Как жаль! Ладно, тогда поужинаем в следующий раз, в 2000 году.

И кладет трубку – пять минут спустя телефон снова звонит. На этот раз, не дождавшись, пока собеседник представится и заговорит, я молю бога, чтобы это не была одна из моих подруг, и объявляю, что тысяча вылезающих из окон гостиной орхидей – самый прекрасный подарок за всю мою жизнь. Интересуюсь: сколько времени понадобилось, чтобы их собрать.

– Они точь-в-точь как ты, любовь моя. Их собирали с того дня, когда я увидел тебя с пластырем на лице и коленях, помнишь? В общем, только хотел сказать, что «Пегас» ждет тебя со вчерашнего вечера. Можешь улететь на нем сегодня, завтра, послезавтра, через неделю, месяц, год. Он не сдвинется с места, пока ты не поднимешься на борт. Я буду ждать тебя…

Вот это экипаж для современной Золушки – новехонький «Learjet», белый, сверкающий, с тремя красивыми улыбающимися пилотами вместо шести белоснежных першеронов. Сейчас пять пятнадцать вечера, времени как раз хватит, чтобы прибыть в Медельин до закрытия аэропорта. Я могла бы заставить Пабло подождать неделю или месяц, но я тоже его люблю и не способна вытерпеть ни дня. Витая в облаках, задаюсь вопросом: заставит ли он меня страдать, как двое бессердечных мужчин, еще богаче его, которых я любила в далеком прошлом. Тогда на ум приходит высказывание Франсуазы Саган ^[34]: «Плакать в «Мерседесе» удобнее, чем в автобусе», – я счастливо произношу:

– Ну, значит, лучше плакать в самолете «Learjet», чем в «Мерседесе»!

Нет ни карет, запряженных единорогами, ни ужина при свете луны под Эйфелевой башней, ни изумрудных или рубиновых украшений, ни пиротехнических шоу. Только он, обняв меня, признается: там, на реке Рио Кларо, в первый раз ощутив мое тело, прижавшееся к нему, он знал, что спас мою жизнь не для того, чтобы отдать другому. Он хотел, чтобы я принадлежала ему. Пабло, упрашивая, умоляя, требуя, без конца повторяет:

– Проси у меня все, что хочешь! Все, что только захочешь! Скажи мне, что еще тебе нужно?! – Словно он – бог, а я напоминаю ему, что он – всего лишь человек, которому никогда не удастся остановить время, продлив на секунду водопад искрящихся мгновений, которые великодушные боги захотели пролить на нас.

Эта загадочная ночь в имении «Асьенда Наполес» – последняя ночь моей непорочности и первая на пути к грезам. Когда Пабло засыпает, я выхожу на балкон и наблюдаю за звездочками, мерцающими в необъятном пространстве кобальтовой небесной синевы. Я невероятно счастлива и улыбаюсь, вспоминая диалог Пилар и Марии из «По ком звонит колокол», думая о Земле, содрогающейся под движениями тел земных любовников. Затем, развернувшись, погружаюсь в вожделенные объятия, в мою вселенную из плоти и крови – все, что у меня есть, единственное, что существует.