Марсель Пруст - Галина Субботина Страница 15

В 1893 году Пруст прямо напишет мадам Строс о том, что салон ее лишился для него привлекательности, поскольку общение с его хозяйкой, всегда окруженной несколькими десятками гостей, невозможно. Когда ему изредка уделяется пять минут, разговор не складывается: если он говорит с ней о книгах, она находит это скучным, если он говорит с ней об окружающих, она находит это нескромным, если же он говорит о ней самой, она считает это смехотворным. Эта критика представлена в виде приступа ревности платонического обожателя, который утверждает, что даже платоническое чувство требует усилий для его поддержания. Сама возможность быть искренним показывает, что взаимоотношения между Женевьевой Строс и Прустом не были простым общением между хозяйкой салона и его посетителем: между ними сложилось что-то вроде дружеской привязанности. Переписка с мадам Строс, продолжавшаяся до конца жизни писателя и изданная ныне отдельным томом, составляет одну из самых интересных частей корреспонденции Пруста именно благодаря ее откровенному тону.

Во время летних каникул 1889 года Пруст вместе со своими лицейскими знакомыми совершает поездку, которая тоже может считаться светской. С семейством Финали он отправляется в Остенде — престижный бельгийский курорт, который стал популярен благодаря английской моде принимать морские ванны и покровительству бельгийской королевской семьи. Курортный городок, как сообщают туристические гиды конца XIX века, предоставлял многочисленные возможности для развлечения: казино, где оркестр из пятисот музыкантов давал концерты несколько раз в день; трехкилометровую набережную, выложенную камнем и по вечерам освещенную газовыми фонарями; роскошный концертный зал. А профессиональные спасатели в пробковых жилетах следили за безопасностью тех отдыхающих, которые предпочитали проводить время на пляже из тонкого песка.

Горас Финали, ровесник и одноклассник Пруста, пригласивший будущего писателя в поездку, станет директором Банка Парижа и Нидерландов (1919–1937) и превратится на некоторое время в «серого кардинала» бюджета Франции: в 1925 году его кабинет будет располагаться в одном здании с Министерством финансов. Гуго Финали, отец Гораса, родился в Будапеште в 1844 году и переехал во Францию в 1880-м. Он участвовал в многочисленных финансовых проектах (Банк Франции и Италии, Банк депозитов и амортизации капиталовложений, Тихоокеанская финансовая и коммерческая компания, Банк Париба́ и т. д.). Ему удалось войти в узкий круг финансовой буржуазии благодаря своему двоюродному брату барону Горасу Ландау, представлявшему интересы семьи Ротшильд в Италии. Барон Ландау проживал во Флоренции, его библиотека со множеством редких рукописей была очень хорошо известна знатокам: после смерти Гораса Финали она была передана Национальной библиотеке Италии, а вилла во Флоренции подарена парижской Сорбонне. Кстати, Пруст свяжется с мадам Финали в момент, когда ему в голову придет идея снять дом недалеко от Флоренции, чтобы провести там несколько летних месяцев, однако его слабое здоровье так и не позволит ему реализовать эту мечту.

Семья Финали — представители финансовой буржуазии, которые, без сомнения, интересовали Пруста. Опыт общения с ними, а также с близкими к ним де Бийи, Фульдами, Ротшильдами нашел отражение в романе в изображении характеров Руфуса Израэля и Ниссима Бернара, а также семьи Блока.

Доброжелательный прием, оказанный Прусту в семье финансистов, оказался недостаточным для того, чтобы развеять его одиночество. Мадам Пруст, обеспокоенная его плохим настроением, обещала сыну писать каждый день из Сали-де-Беарн, где она, как обычно, проходила летний курс лечения. Впрочем, она была уверена, что причиной меланхолии Марселя явились просто неправильный распорядок дня и нервная усталость, потому со всей строгостью настаивала: «Я требую совершенного покоя, часов одиночества, отказа участвовать в экскурсиях».

Однако та тревога, которую Пруст по привычке называл страхом находиться вдалеке от матери, была скорее всего вызвана другими причинами. Молодому человеку пора было определяться с выбором профессии и местом дальнейшей учебы. Принять это решение для него тем более сложно, что его собственное представление о его предназначении и идеи, которые имела по этому поводу его семья, категорическим образом различались. Пруст, по всей видимости, предчувствовал грядущее столкновение с родителями, которые, как он знает, не считали литературную карьеру чем-то приемлемым для их сына: такая карьера, с одной стороны, не гарантировала стабильного заработка, а с другой — требовала огромной силы воли для достижения успеха. Но именно силы воли, как считали близкие Марселя, ему катастрофически недоставало.

Не входя еще в открытый конфликт с родителями, Пруст уже предпринимает шаги в направлении, которое, как ему кажется, приближает его к реализации его мечты. Увлечение Марселя светской жизнью, казавшееся его родным простым стремлением развлечься и удовлетворить свое тщеславие, является выражением его желания войти в литературные круги. Особенно очевидной эта литературная составляющая снобизма Пруста становится при анализе его знакомства с мадам Арман де Кайаве (1844–1910). Летом 1889 года Пруст входит в один из самых важных литературных салонов эпохи, в котором можно было познакомиться со множеством известных писателей и литературных критиков, и прежде всего с Анатолем Франсом (1844–1924).

Мадам Арман де Кайаве проживала в доме 12 на улице Ош, одной из двенадцати, которые выходят прямо к Триумфальной арке. Леонтина Липпман родилась в 1844 году в семье банкира. В 1868-м, выйдя замуж за состоятельного Альбера Армана, она превратилась в мадам Арман. Несколькими годами позднее ее муж добавил к своему имени название замка, владельцем которого он был на юго-западе Франции в Капьяне. Соответственно ее имя трансформировалось в мадам Арман де Кайаве, чтобы потом упроститься до де Кайаве. Как видим, ни она, ни ее супруг не принадлежали к родовой французской аристократии, а потому ее салон не был по-настоящему аристократическим. Он не являлся и музыкальным, так как она не любила музыки. Зато самые блестящие политики, адвокаты, самые талантливые писатели и актеры регулярно собирались у нее: она принимала до сотни гостей за один вечер. По воскресеньям (а она открывала двери своего салона именно в этот день) на улице Ош можно было встретить Пуанкаре, Жореса, Клемансо, графа Примоли, Люсьена Доде, Марселя Швоба, Барреса, Морраса, Дюма-сына, Леконта де Лиля, Эредия, Ренана. По своему положению салон мадам де Кайаве напоминал собрания мадам Вердюрен из романа «В поисках утраченного времени»: это был один из лучших буржуазных салонов, расположенный в светской иерархии сразу за самыми блестящими салонами парижской аристократии.

Мадам де Кайаве начала свою светскую карьеру вместе с госпожой Обернон, еще одной известной держательницей салона конца XIX века, с которой вначале они блистали вместе, дополняя друг друга. В ту эпоху, если в присутствии мадам Обернон начинали хвалить ее подругу, она говорила: «Да, это я ее изобрела». Однако вскоре мадам де Кайаве решила обрести самостоятельность, перетянув в свой салон часть завсегдатаев гостиной своей подруги. Большинство из них просто стали посещать два салона, но исключение составил Анатоль Франс, выбравший мадам де Кайаве, в которую он был влюблен.

Когда Пруст вошел в салон мадам де Кайаве, взаимоотношения между нею и Анатолем Франсом находились на самом на пике страсти и сопровождались постоянными приступами ревности. Отражением этой интенсивной и ревнивой привязанности стал роман Франса «Красная лилия»: в нем история мадам де Мартен и господина де Шартра не только напоминает влюбленность Анатоля Франса, но и предвещает некоторые перипетии романа «В поисках утраченного времени», в котором ревность является основой любовного чувства. Близок Прусту и видимый в «Красной лилии» интерес Франса к сложным философским и политическим проблемам, обсуждение которых тонко вплетено в остроумные светские беседы.