Анна Керн - Владимир Сысоев Страница 15

Сама Анна рукоделием, похоже, не очень увлекалась. Один раз она упоминает о том, что шьёт кисет в подарок папеньке: «Как вы думаете, ведь папеньке будет приятен этот кисет? Я бы ничего больше не успела сделать, но я сама его шью, вы мне напишите, понравится ли ему он?»

Находясь вдали от родных, она часто баловала их подарками. «Посылаю вам, мой ангел, – писала она Феодосии Петровне, – два платка, которыми муж позволил мне распорядиться по моему усмотрению. Я помню, вы однажды выразили желание иметь полосатый платок. Другой я хочу подарить Ольге Андреевне, она женщина бедная, ей это будет приятно, да и к свадьбе пригодится. Возьмите себе, мой ангел, тот, который больше вам понравится, и носите его из любви к вашей Анете, а для неё нет большего счастья, чем сделать вам что–то приятное. Другой же пошлите от меня Ольге Андреевне <… > Хотела послать Лизе сапожки, но Ер–молай Фёдорович говорит, что дорого на почту, и хотел послать казённым конвертом, но я это отклонила <…> Сейчас принесли мне холстинку и шерсть, которую я выписывала из Дерпта для вас, жаль мне очень, мой ангел, что холстинка не такого цвету, как вы желали, но она очень тонка и хороша, другого цвета не нашли; я постараюсь ещё выписать и ту сама привезу, шерсть тоже посылаю, но она не очень хороша. Посылаю Лизе на именины модный платочек, который прошу вас ей вручить от меня душевно, чтобы понравился».

Как видим, наша героине были не чужды маленькие и вполне простительные женские слабости – впрочем, характерные для большинства представительниц прекрасного пола. Но по–настоящему одно только спасало её в это трудное время – книги. Анна читала произведения А. Коцебу, В. А. Озерова, В. А. Жуковского, «Сентиментальное путешествие» Л. Стерна, «Надгробные речи» Э. Флешье, «Новую Элоизу» Ж. Ж. Руссо, «Письма» М. Севинье, «Гамлета» У. Шекспира, цитируя понравившиеся, в основном созвучные её настроению, строки в дневнике. Особенно увлекла её книга мадам де Сталь «О Германии», ставшая для неё своеобразным духовным ориентиром. «Какая она прелесть, г–жа Сталь, я преклоняюсь перед ней, и, однако, мне кажется, что не всякому дано уметь любить это „нечто неизъяснимое“ и понимать чувства того, „в ком есть душа, много души“… Я по–прежнему много читаю, – что бы я без этого стала делать! Читаю романы, дабы рассеяться. Что бы ни говорили против такого рода чтения, я считаю, что ни что не может лучше успокоить мои страдания».

В конце июля 1820 года Анна вдруг обнаружила, что «на своё несчастье» снова беременна: «Господь прогневался на меня, и я осуждена вновь стать матерью, не испытывая при этом ни радости, ни материнских чувств. Мой удел на земле – одни лишь страдания. Я ищу прибежище в молитве, я покорно предаю себя воле Божьей, но слёзы мои всё льются».

Она пишет тётушке Ф. П. Полторацкой: «Вы знаете, что это не легкомыслие и не каприз, я вам и прежде говорила, что не хочу иметь детей, для меня ужасна была мысль не любить их, и теперь ещё ужасна. Вы также знаете, что сначала я очень хотела иметь дитя, и потому я имею некоторую нежность к Катеньке, хотя и упрекаю иногда себя, что она не довольно велика. Но этого все небесные силы не заставят меня полюбить: по несчастью я такую чувствую ненависть ко всей этой фамилии, это такое непреодолимое чувство во мне, что я никакими усилиями не в состоянии от оного избавиться».

А Керн становился всё невыносимее. «Когда человек холоден, потому что таков его характер, это ещё можно перенести, но когда холодность происходит от злобы, от презрения к тебе и сопровождается самыми оскорбительными подозрениями! Это убийственно! Его поведение сделало его для меня столь отвратительным, что я рада была бы бежать, куда угодно, только бы ничего не слышать о нём, он мне стал невыносим. Вот сейчас он приходил, целый час плевался у меня в комнате и ушёл, не сказав ни слова… Поверьте мне, не могу дольше терпеть. Простой солдат и то более уважительно относился бы к своей жене. Он должен был бы иметь ко мне жалость хотя бы из–за моей несчастной беременности, но ведь это бездушное существо, у него каменное сердце… Теперь умоляю вас, – просила Анна Феодосию Петровну, – расскажите обо всём папеньке и умолите его сжалиться надо мной во имя неба, во имя всего, что ему дорого. Маменьке об этом говорить не нужно… »

17 августа Анна Петровна зафиксировала в дневнике, что её муж назначен командиром 2–й дивизии, которая стояла под Могилёвом. «Может быть, я окажусь совсем близко от доброй Дарьи Петровны, и это уже будет мне утешением… Квартировать мы будем в Старом Быкове. Кажется, это в настоящее время местопребывание тётушки Дарьи Петровны, и, может быть, приехав туда, я увижу её вновь здоровой и уже готовой ехать в Лубны».

Дневник Анны Керн обрывается записью, сделанной 30 августа 1820 года, сообщающей о том, что собирается выехать в Лубны «прежде 5 сентября».

Нам ничего доподлинно не известно о жизни Анны с этого времени до сентября 1823 года. Сколько времени она прожила без мужа в Лубнах? Как встретилась со своим возлюбленным «Иммортелем»? Не тогда ли познакомилась с будущим своим любовником Аркадием Родзянко? Одни вопросы! Одни загадки!

Ясно одно: её отец, узнав, наконец, из первых уст об отвратительном характере и поведении зятя, о несчастной замужней жизни дочери, смягчился и открыл для неё двери своего дома. По некоторым разрозненным сведениям, в Старом Быхове Анна встретилась с тётушкой Дарьей Петровной, только что родившей сына Александра, и нянчила его – своего будущего второго мужа.

В начале 1821 года Анна Петровна родила дочь, названную также Анной, по воспоминаниям старшей дочери Екатерины – «рыжую и хорошенькую», которая прожила только четыре года.

26 сентября 1823 года Ермолай Фёдорович Керн получил должность коменданта Риги. Там Анна пробыла недолго. Самое яркое её воспоминание об этом периоде приводит в своём дневнике – разумеется, с её слов – А. В. Марков–Ви–ноградский.

В Ригу после раскассирована лейб–гвардии Семёновского полка был прислан молодой офицер Иван Петрович Фри–дрихс, «талантливый музыкант с возвышенной душой и любящим сердцем». На другой день после его приезда сослуживец выпросил у него пистолет и застрелил начальника. Фрид–рихса арестовали, после долгого разбирательства судили и сослали на Кавказ, где он и умер в 1827 году. Этот невинно пострадавший вызвал в Анне участие, а потом и любовь. Во время содержания Фридрихса под стражей она посылала ему книги и фрукты и стала видеться с ним в церкви на хорах. Когда же по болезни его поместили на вольной квартире, то они встречались на кладбище, и «свидания их были исполнены любви, счастья и восторженной поэзии».

«Это был, – писал Марков–Виноградский, – высокопоэтический эпизод в её жизни. Теперь, через 45 лет (запись датируется 1870 годом. – В. С.), она жалела, что не последовала за ним на Кавказ».

За шесть лет жизни с ненавистным супругом она никому не дала повода сомневаться ни в своём благоразумии, ни в своей добродетели. Но постепенно терпение её истощилось. Вероятно, в конце 1823–го или в начале 1824 года Анна уехала от мужа к родителям в Лубны.

Это был ещё не разрыв, а всего лишь робкая попытка деликатно, с оглядкой на общественное мнение, освободиться. Но относительно свободная жизнь вдали от супруга вскоре изменила мироощущение нашей героини, и она сблизилась с соседом по имению, эротическим поэтом, «добрейшим» Аркадием Гавриловичем Родзянко (1793—1855), сыном хорольского поветового маршала.