Избранники времени. Обреченные на подвиг - Василий Решетников Страница 15

Хмельная эта штука – залетная слава.

Но вот Москва. Над центральным аэродромом он появился через 40 дней после старта в Сан-Диего и был немало удивлен зрелищем пестрой массы людей, блеском оркестровых труб, праздничным украшением трибуны и появлением легковых автомобилей – несомненным свидетельством присутствия важных фигур из центральных органов партийной и государственной власти.

«Кого ж это так встречают?» – недоумевал Леваневский.

Он еще не знал, что незадолго до его прилета состоялось решение Политбюро Центрального комитета партии, обязавшее Главсевморпуть и секретариат ЦК организовать встречу экипажа Леваневского на высоком уровне торжественности с участием членов Политбюро, Центрального комитета партии и Правительства, а прессе было предписано осветить значение этого перелета как исторического и выдающегося.

Не знал Леваневский и об Указе, в котором «за новые крупные успехи в освоении Северной воздушной трассы» он был награжден орденом Трудового Красного Знамени (поскольку, как было сказано в оговорке, он ранее был отмечен орденом Ленина, а вторым в те годы награждать было не принято), а Левченко получил орден Ленина.

Сталин, отдыхавший в то время в Сочи, прислал экипажу телеграмму: «Братский привет отважным сынам нашей Родины! Поздравляю вас с успешным выполнением плана исторического перелета. Крепко жму ваши руки. И. Сталин».

Получить такое приветствие – это, пожалуй, повыше любых наград.

После посадки Леваневский был не только растроган всем увиденным и услышанным, но и изрядно растерян. Он и на трибуну взошел неуверенно и речь после долгой паузы начал, заметно волнуясь, – ему ли вся эта встреча?

Но знаки внимания на этом не завершились: именем Леваневского была названа новая сибирская линия электропередачи, а в городах и поселках появились школы и улицы его имени.

Однако не был забыт и Василий Сергеевич Молоков. Через неделю после прилета Леваневского, на исходе сентября, он завершил свою арктическую одиссею посадкой в Архангельске, пройдя 26 тысяч километров труднейшего пути.

О. Ю. Шмидт тогда сказал: «Этот перелет поднял и оживил культурную и политическую жизнь далеких северных окраин страны. А блестящая ледовая разведка моря Лаптевых и Карского моря обеспечила успешное продвижение судов в этом тяжелейшем по ледовой обстановке году».

Сталин повелел приветствовать и молоковский экипаж торжественной встречей в Москве.

Связались с Молоковым. Василий Сергеевич, раз такое дело, просил принять его на своей «Каталине» на реке Москве у Центрального парка культуры и отдыха.

В Москве заволновались: разве может усесться такая крупная машина в узком ложе Москвы-реки, да еще стиснутой с двух сторон высокими гранитными парапетами? Попробовали уговорить Молокова согласиться на другой вариант – с приездом, а не с прилетом, но он настаивал на своем: с лодкой не хотел расставаться, поскольку на ней ему предстояло лететь дальше, в Сибирь, в Красноярск, где он работал и жил.

Пришлось звонить в Сочи. Сталин ответил: раз Молоков сказал, что сядет – пусть садится.

В назначенное время, минута в минуту, Василий Сергеевич произвел посадку прямо у парка и остановился точно против трибуны. Набережные с обеих сторон бурно шумели плотной и пестрой массой москвичей.

Реют знамена, звучат марши, грохочут динамики. На трибуне члены Политбюро – Молотов, Ворошилов, Андреев.

Пришла телеграмма от Сталина: «Поздравляю с успешным проведением замечательной работы по установлению воздушных путей Арктики. Желаю вам успехов. Жму руку. И. Сталин».

Прекрасные, волнующие слова! Но согласитесь – «температура» слов и чувств в телеграмме Леваневскому была заметно выше. Нет, что ни говорите, Сталин относился к Леваневскому куда заботливей и добрее, чем к кому бы то ни было другому из плеяды первых летчиков – Героев.

Василий Сергеевич в Москве долго не задерживался: экипаж побывал на правительственном приеме, получил ордена и улетел домой, в Красноярск.

Что ж, праздники проходят быстро, пора и к делу.

Не успел Леваневский осмотреться и разобраться в складывающейся ситуации вокруг трансполярного перелета, как в середине октября 1936 года, всего лишь спустя месяц после его возвращения в Москву, последовало новое решение Политбюро – снова откомандировать Леваневского в США для приемки трех закупленных самолетов, среди которых был и Си-43 Сикорского. В сущности, самолеты, принадлежавшие Главсевморпути, были уже приняты. Их осталось лишь осмотреть, проверить еще раз техническое состояние, комплектацию и погрузить на теплоход для доставки в Ленинград.

Казалось, эту такелажную «операцию» вполне можно было бы провести без решения Политбюро и даже без Леваневского, тем более у него были опытные помощники – авиатехники. Но… так решил Сталин. И Леваневский снова отправился в Штаты, а вернулся в Москву спустя… еще 6 месяцев – к весне 1937 года!

Невольно складывается впечатление, будто Леваневский больше нужен был Сталину именно там, за океаном, под разными предлогами.

Друзья соперников не щадят

Между тем подготовка полюсной экспедиции шла уже полным ходом. В середине февраля Сталин пригласил к себе Шмидта и в присутствии членов Политбюро и чекистской верхушки потребовал от него доклада о персональном составе экспедиции. Родословную перебрали всех, без исключения, по косточкам – начиная от старших начальствующих лиц и кончая младшими техническими специалистами.

Кстати, именно на этом заседании после долгого обсуждения О. Ю. Шмидт был наконец утвержден начальником экспедиции – Сталин не хотел пускать его на полюс. У Шмидта было слабое здоровье. Это правда. Но к тому времени несколько челюскинцев, и среди них два заместителя Шмидта, были уже репрессированы. Так, может, и к нему были вопросы? Ну, хотя бы по поводу оппозиционной группировки социал-демократов-интернационалистов, к которой он примыкал в годы революции?

А при рассмотрении характеристик членов летного отряда Сталин вдруг спросил:

– Почему среди летчиков нет Леваневского?

Шмидт ответил, что Леваневский сейчас в Америке, и к вылету экспедиции он не успеет подготовиться.

– Ну, хорошо, – сказал Сталин. – Зато он первый воспользуется радиостанцией на Северном полюсе при перелете в Америку.

Высадка экспедиции была еще впереди, а на московских авиационных перекрестках закипали нешуточные страсти.

Леваневский, возвратясь из дальних странствий, сразу дал всем понять, что право первым лететь через полюс принадлежит ему – это, мол, его идея, Сталин на его стороне, и этот факт просто не может быть предметом обсуждения.

Правда, выбор машины он все еще не сделал – уж очень не хотелось лететь на этой одномоторке АНТ-25, хоть и удачно блеснула она в чкаловском перелете на Дальний Восток. Но другой машины на горизонте пока не виделось. «Ничего, машина найдется, а остальные пусть не суетятся» – утешал себя Сигизмунд Александрович.