Нострадамус - Алексей Пензенский Страница 15

Общий тон трактата Нострадамуса – радостный и оптимистичный. По сути, это гимн наукам и образованности, без которых невозможно постичь тайны природы и ее творений. Если искусство чтения иероглифов утрачено и оказалось окутанным тайной, если природа еще скрывает некие загадки, превосходящие возможности человеческого разума, – надо приложить все усилия, чтобы разгадать их. История циклична, когда-то иероглифы читать умели, а теперь нет; но возвращается время, когда это знание вновь откроется трудолюбивым и ценящим ученость людям. В общем, нет ничего невозможного: надо только внимательно изучать культурное наследие древних.

Идея «Перевода» во многом проясняется, если вспомнить концепцию герметизма – мистического учения, якобы дарованного людям богом Гермесом Триждывеличайшим (Трисмегистом) в очень глубокой древности. «Герметический свод» – сборник античных сочинений соответствующей тематики – был переведен на латынь флорентийским филологом и философом Марсилио Фичино еще в XV столетии с греческих рукописей, специально приобретенных на юго-востоке Европы. Писания Гермеса стали откровением для западной публики, не искушенной в изысках восточной мистики. В довольно-таки туманных пассажах герметического свода видели даже некое предвосхищение учения Нового Завета. Появление перевода подвигло многих европейских гуманистов на поиски смысла египетских иероглифов, в которых, как считалось, заключен сокровенный смысл учения Гермеса. Однако все попытки их расшифровки вплоть до исторического открытия Жана Франсуа Шампольона оказались неудачными. Не стала исключением и книга Нострадамуса, чье толкование иероглифов было весьма далеко от истины.

«Перевод „Иероглифики“ Гораполлона» остался неопубликованным при жизни Нострадамуса. Изданию этого сочинения помешали грозные события, полностью поглотившие время и силы будущего пророка. В ноябре 1544 года обильные дожди в Провансе вызвали наводнение, которое разрушило часть городской стены Авиньона. Рона вышла из берегов, и по воде в своих гробах плавали трупы с кладбищ. Затоплен был весь Юг: из Шато-Ренара можно было на лодке доплыть до Сен-Реми. Из-за разлива рек погибли тысячи домашних животных. Их разлагающиеся трупы способствовали распространению страшной, неизлечимой в те годы болезни – чумы.

Термин «чума», означающий в современной медицине конкретную болезнь, в прежние эпохи использовался в широком смысле для названия почти всех эпидемических, инфекционных, быстро распространяющихся заболеваний. Если дизентерию (flux de sang, «кровотечение») относительно легко опознать по симптомам, описанным в дошедших до нас текстах, то другие эпидемические заболевания историку «вычислить» труднее. Под названиями «чума» (pestis), «зараза» (contagium) или «пагуба» (morbus) могли скрываться сыпной тиф, эпидемический менингит, геморрагические лихорадки, а также различные формы собственно чумы – болезни, которая вызывается бациллой, открытой в 1894 году А. Йерсеном и С. Китасато, и передается человеку через блох и черных (чумных) крыс либо, в первичной форме, воздушно-капельным путем.

Под именем чумы в свое время «действовали» и другие, неизвестные в настоящее время заболевания. До сих пор не идентифицирована так называемая «английская потовая горячка», масштабная эпидемия которой разразилась в 1517–1518 годах: «Она поражала своих жертв обильной потливостью, от них начинало смердеть, а лицо и все тело становились красными… На голове и теле появлялась сыпь, иногда в виде обширных струпьев. Больной умирал прежде, чем осознавал, что следует обратиться к лекарю. Эта безжалостная внезапность смерти от потницы ужасала тех, кто пока еще оставался здоровым. Люди падали на улицах, во время работы, в церкви, некоторые успевали добрести до дома, чтобы рухнуть бездыханными там. Внимательно изучивший болезнь лекарь писал, что она убивала „некоторых в тот момент, когда они открывали окно, других, когда те играли с детьми у дома; одних болезнь уничтожала часа за два, другим хватало и часа… Кое к кому смерть приходила во сне, к иным в момент пробуждения, одни умирали в веселье, другие в заботе, некоторые голодные, а иные сытые, некоторые занятые, другие же праздные; в одном доме иногда погибали трое, иной раз пятеро и больше, а порой и все“. Часто не было времени ни составить завещание, ни послать за священником, а ведь тех, кто умер без завещания или без соборования, на освященной земле хоронить запрещалось». ^[41]