Барон Унгерн - Андрей Жуков Страница 15

Едва ли наиглавнейшим стратегическим направлением внешней политики Российской империи на протяжении нескольких столетий были Балканы и Константинополь. Освобождение славянских народов от османского владычества, установление контроля над черноморскими проливами и, наконец, водружение православного Креста над храмом Святой Софии в Константинополе — вот основные русские внешнеполитические приоритеты в XVIII–XIX веках. Однако в девяностых годах XIX века, с приходом нового императора Николая II, приоритеты и стратегии политики империи все более смещались на восток. То, что Николай II принимал дальневосточное направление близко к сердцу, не вызывает сомнений. Будучи наследником престола, он совершает грандиозное путешествие, посещает Индию, Китай, Японию. Уделявший огромное внимание развитию российского флота император искал незамерзающий порт, который должен был обеспечить господство Российской империи на Тихом океане. В России думали о Востоке: англичане усиленно стремились на север, в Гималаи и Тибет, где неизбежно должны были столкнуться с Россией, завоевавшей в семидесятые годы XIX Среднюю Азию. Передовые части британской армии медленно, но верно приближались к южным и восточным границам России, становясь реальной угрозой для ее безопасности. Не мог не вызывать тревоги и формировавшийся англо-японский союз. Япония, вышедшая на мировую арену после многовековой изоляции, стремилась к утверждению своего влияния в Китае, Корее и Монголии. 30 сентября 1900 года император Николай II принял в Большом зале Ливадийского дворца посольство далай-ламы XIII во главе с лхарамбой Агваном Доржиевым, прибывшим из Тибета. Доржиев передал Николаю II письмо и подарки от далай-ламы: медное позолоченное изображение Будды с прекрасным одеянием, чудодейственные пилюли — «рилу», составленные из многих драгоценностей и имевшие силу уничтожать яд, слитки золота, старинный жемчуг и тибетскую бирюзу. Русский епископ Митрофан (Зноско) позже писал о том, что тибетское посольство поднесло русскому царю подлинные одежды Будды. «Тебе одному принадлежат они по праву и ныне прими их от всего Тибета», — произнес тибетский лама.

Бурят из Забайкалья, Авган Доржиев (1854–1938), в 19-летнем возрасте отправился с паломниками в Тибет. Он окончил высшую богословскую школу при монастыре Дэпун, получил ученую степень лхарамба, был назначен наставником-воспитателем юного далай-ламы. Сам Доржиев писал, что в частных беседах он рассказывал далай-ламе, «как мои сородичи, состоя в подданстве русского царя, свободно, без всяких притеснений, исповедают свою буд дийскую религию и пользуются всей защитой правительства». Это был уже не первый визит Доржиева к императорскому двору — в 1898 году он побывал в Петербурге. Николай II тогда принял Доржиева и выразил пожелание получить письменное обращение от далай-ламы. В 1900 году состоялись также переговоры Доржиева с министром иностранных дел В. Н. Ламздорфом, военным министром А. Н. Куропаткиным и министром финансов С. Ю. Витте. На следующий год Доржиев вновь прибыл в Петербург во главе небольшого тибетского посольства (7 человек). 23 июня 1901 года посольство Тибета было принято императором в Петергофском дворце. В результате переговоров Доржиева с Ламсдорфом МИД России направил российского бурята Б. Рабданова в качестве консула России Дацзяньлу (Китай), получив ему собирать информацию о положении в Тибете. У военного министра А. Н. Куропаткина Доржиев просил помощи оружием, а также вел переговоры о посылке русских военных инструкторов в Тибет. Куропаткин дал согласие на поставку тибетцам партии легкого стрелкового оружия, а вопрос о посылке инструкторов так и не был решен ввиду жесткого противодействия британского правительства: активность России в Тибете расценивалась в Англии как наносящая ущерб британским интересам. Поездки Доржиева в Россию явились поводом, которым воспользовался вице-король Индии лорд Керзон для организации вооруженной экспедиции в Тибет. 6 ноября 1903 года отряд английских войск под командованием генерала Макдональда и полковника Ф. Янгхазбенда получил приказ о продвижении в Тибет. 22 декабря 1903 года английский отряд занял тибетский пограничный пост Пари. Весной 1904 года начались военные столкновения — англичане дважды разгромили отряды тибетцев, стремившихся преградить им путь. Как писал очевидец, участник экспедиции Ф. Уоддель, «сипаи начали отнимать ружья у тибетских воинов, раздались непроизвольные выстрелы, и тогда солдаты экспедиции, сикхи и сипаи, окружившие тибетцев с трех сторон, дали залп, еще и еще…» «Эта чернь, — продолжал Уоддель, — не имевшая возможности устоять против сосредоточенного огня нашего войска, через несколько секунд отошла, побросала оружие и бросилась бежать изо всех сил, конечно, не очень быстро благодаря крутизне. Большая часть тибетцев, пробегая под нашим огнем, падала; на них сыпался град наших пуль и шрапнельных горных батарей, которые разрывались вверху; они погибли почти все, до одного человека. Между тем наша… пехота безжалостно преследовала толпу рассеянных и беспорядочно спешивших беглецов из числа тех тибетцев, которые находились на более далеком расстоянии; их тела усеяли дорогу на протяжении нескольких миль… В общем тибетцы потеряли около 300 убитых, 200 раненых и 20 пленников. У нас было ранено 13 человек…» Таковым был итог этого побоища. 10 апреля 1904 года англичане вторично разбили тибетские отряды, а 4 августа английский отряд вошел в Лхасу. Далай-лама XIII отказался вести переговоры с англичанами и покинул столицу Тибета, отправившись в Монголию.

Сообщения о вступлении на территорию Тибета английского отряда многими в России воспринимались с тревогой — императором, военным руководством, общественным мнением. Общее представление о происходящем сводилось к тому, что «англичане обошли русских» и нарушили определенное равновесие сил в этой части Азии. Представители «протибетского лобби» в кругах столичной элиты (П. А. Бадмаев, князь Э. Э. Ухтомский, великие князья Николай Михайлович и Константин Константинович, востоковеды Г1. П. Семенов-Тян-Шанский, Ф. И. Щербатский) пробуждали правительство занять более решительную позицию в «тибетском вопросе». 14 января 1904 года Николай II принял в Зимнем дворце подъесаула 1-го Донского казачьего полка Н. Э. Уланова и Бакши (вероучителя) Д. Ульянова — будущих руководителей группы калмыков-буддистов, следующих в Лхасу. Военный министр А. Н. Куропаткин так изложил в своем дневнике впечатления от аудиенции: «Докладывал о посылке калмыка, подъесаула Уланова, в Тибет разузнать, что там делается и особенно что з» там делают англичане… Государь соизволил, чтобы это была частная поездка на свой страх и риск. Приказал посоветовать Уланову, «разжечь там тибетцев против англичан».

После длительного путешествия калмыки достигли Лхасы (в пути скончался подъесаул Н. Э. Уланов). Англичан в столице Тибета к этому времени уже не было. Калмыки нанесли визиты тибетским руководителям, посетили монастыри, приобрели буддийские трактаты. Д. Ульянов подал регенту монастыря Тиримпоче доклад, в котором со ссылками на мифологию буддизма проводил мысль, что тибетцам следует искать покровительства России и Китая, а не Англии. В августе 1905 года экспедиция двинулась в обратный путь.

В контексте взаимоотношений русского самодержавия и буддизма любопытными представляются замечания современного российского историка Сергея Илюшина: «… Русский государь воспринимался носителями традиционного (средневекового, архаического) мировоззрения, независимо от их конфессиональной принадлежности, как полностью соответствующий определенным священным параметрам миродержец… Все российские монархи после Екатерины II рассматривались ламами высоких посвящений как воплощения почитаемой в Тибете богини Цагаан Дара-эхэ (Белой Тары). А в 1908 году государю Николаю II от Бакши буддистов-калмыков Дона… была поднесена драгоценная мандала «Тринадцатиричный Ваджраб-хайрава» — трехмерная модель Вселенной, обладающая, как считалось, «волшебными» свойствами карта буддийского космоса, посвященная одному из самых «сильных» охранительных божеств. Уникальность этого дара состояла не только в его ценности, но и в духовной мотивации этого дарения как ритуального подношения почитаемому царю, покровительствующему буддизму и в этом сопрягающемуся с величайшими властителями древности… Накануне и во время Первой мировой войны на русского царя с надеждой смотрели представители всех традиционных («реликтовых») религиозных меньшинств на Востоке: иранские зороастрийцы — «гебры», члены древнехристианских церквей — и несториане, и монофизиты… Буддисты и ведантисты строили хитроумные генеалогические теории, выводящие династию Романовых от ведического царя Раманы… Дело в том, что феномен русской монархии сверхэтичен и сверх-историчен. Образ белого царя, «держащего свой престол на краю Севера», тем и был силен, что имел прежде всего духовный смысл и эсхатологическую направленность. Именно традиционный, охранительный смысл монархии и мог бы стать формообразующим, действующим фактором в новую эпоху…»