Махатма Ганди - Кристина Жордис Страница 15

Противостоять злоупотреблениям империи, тому, что в ней было самого худшего, как делал Ганди, начавший по порядку бороться с самыми бесчеловечными бесчинствами, предполагало, что в один прекрасный день можно будет воспользоваться тем, что в ней есть самого хорошего, то есть что она гарантировала высшие преимущества по сравнению с другими существующими системами.

Так что Ганди собрал, сколько мог, своих сторонников и образовал с ними корпус санитаров. Его предложение вовсе не было восторженно встречено англичанами (они ему отказали), но в конечном счете, как с гордостью говорил Ганди, «отряд из тысячи ста человек, из которых сорок были командирами», однажды пригодился. Их даже послали под вражеский огонь, искать раненых на поле боя. Каждый день они пробегали с носилками по 30–40 километров. И все это время надеялись, что правительство будет им за это признательно. Правда, на какое-то время престиж индийцев повысился. Они обрели новую гордость, более передовое сознание, ощущение того, что «индусы, мусульмане, христиане, тамилы, гуджараты и синдхи — все сыны одной родины». И общий вывод: «Наверняка вину перед индийцами постараются загладить» ^[72].

Когда война закончилась, Ганди почувствовал, что настал момент вернуться в Индию. Едва приехав, он отправился колесить по стране. Он снова встретился с Гокхале, с которым подружился и который ценил его искренность, усердие и практический склад ума, желая наделить его политической ролью. Вскоре он начал практиковать в Раджкоте, потом поселился в Бомбее, в бунгало, с семьей, обзавелся клиентурой… Вплоть до того дня, когда получил телеграмму, которая в очередной раз изменила течение его жизни: его срочно вызывали, Чемберлен ^[73] едет в Южную Африку, Ганди, и никто другой, должен представить ему новые жалобы индийцев. Мало того что старые жалобы так и остались неудовлетворенными, несмотря на безупречное поведение индийцев во время войны, так к ним еще добавились и новые, в частности в Трансваале. Даже те интересы, которые индийцы отстаивали упорным трудом на протяжении четверти века, теперь снова оказывались под вопросом. И борьба грозила быть долгой.

Ганди встретился с Чемберленом и выполнил свою миссию. После этого велико было искушение уехать. Однако, по просьбе индийской общины, он принял противоположное решение. В 1893 году он приехал на год и пробыл восемь лет; в 1902-м планы были такие же — максимум год, и на сей раз он остался на 12 лет. «Бог не давал сбыться ни одному из моих планов. Он всегда располагал по-своему». Центр борьбы переместился в Трансвааль, он открыл свой кабинет в Йоханнесбурге и попросил принять его в адвокатскую коллегию при верховном суде.

1902 год: решающий момент. Он полностью посвятил себя делу, перед которым его личные интересы и интересы его семьи были не в счет. Его жизнь преобразится внешне и внутренне, и постепенно он выработает свою доктрину.

Миссия служения

Бог или человек?

Вскоре после смерти Ганди, когда вышла в свет его биография, Джордж Оруэлл опубликовал в журнале статью «Размышления о Ганди» с интересным анализом его доктрины, обозначив ее проблематику и дойдя до истоков. (Другой анализ, пристрастный, яростный, полный нападок, принадлежит романисту В. С. Найполу в книге «Индия: сломленная цивилизация».) Разумеется, к этой критике следует добавить обычные, прицельные нападки: на его позицию в отношении каст, деятельность в пользу неприкасаемых, пуританство и презрение к сексуальной жизни, авторитаризм по отношению к своей жене, детям и ученикам, на его «архаизм» (то есть критику в адрес современной цивилизации и машинного производства) и конечно же ненасилие… Большевик и революционер или реакционер и фанатик, эксцентрик и ненормальный, святой или притворщик, апостол, новый Христос, «святой Франциск индийский»… Реакция была самой острой и противоречивой. Можно подумать, что направление его мысли — в основном религиозной — ускользало от комментаторов, они следили лишь за поворотами и переменами в его деятельности (а они сбивали с толку, это правда), выхватывая какое-нибудь высказывание Ганди в зависимости от собственных установок, позабыв, что он менялся по воле обстоятельств, переходя от одного «опыта истины» к другому: «Жизнь есть лишь бесконечная череда опытов».

Анализ Оруэлла хорош тем, что позволяет понять, из-за чего некоторые умы с самого начала отвернулись от Ганди или, наоборот, обратились к нему. Все зависит от того, каким представляют себе человека. Если принимать или отвергать потребность в Боге или, в более широком смысле, духовную ипостась, подразумевающую потребность во внутреннем развитии, хочется поверить в искренность Ганди, человека религиозного, и рассматривать его деятельность в связи с его доктриной; альтернативой является сделать акцент на его деятельности, не заботясь о ее причинах, судить о Ганди по фактам и результатам, а не по провозглашаемым намерениям.

Оруэлл так сформулировал проблему: «Бог против человека». То есть «надо сделать выбор между Богом и человеком» ^[74].

А точнее, «нет необходимости спорить о том, какой идеал стоит выше: гуманизм или отрешенность от мира. Истина в том, что они несовместимы». Эти слова он написал в 1949 году, когда вышел его роман «1984», в эпоху торжества коммунистических режимов, и понимать их надо именно в таком контексте.

По Оруэллу, существуют два враждебных лагеря: один проповедует культ человека, живущего здесь и сейчас, другой обращен к Богу или к духовному поиску и идее совершенства. Первые считают, что вторые живут в мире иллюзий, вредном для улучшения их положения, поэтому надо бороться.

«Мне кажется, надо понимать, что учение Ганди не может согласоваться с мыслью о том, что человек есть мера всех вещей и что наша задача — сделать так, чтобы можно было достойно жить на этой земле, ведь у нас ничего другого нет. Они не могут взять в толк, что если мы верим в существование Бога…»

И он развивает свою мысль, противопоставляя слова: человеческий — нечеловеческий, человеческий — совершенство, человеческий — святость. Совершенство, как и святость, как и попытки до них дотянуться — «нечеловеческие».

Суть человеческая в том, говорит он, что мы не стремимся к совершенству, порой соглашаемся согрешить, лишь бы сохранить лояльность, не доводим аскетизм до такой степени, чтобы дружба и общение сделались невозможны, а в конце концов мы готовы к поражению, мы побеждены, сломлены жизнью, потому что это неизбежная плата того, кто связал себя любовью с другими человеческими существами.

Оруэлл идет дальше: конечно, спиртное, табак и все такое — есть вещи, которых святому следует избегать, но святость — то, чего человеческие существа должны избегать.