Лавкрафт - Глеб Елисеев Страница 15

Увы, со всеми школьными стараниями и усилиями покончил внезапный срыв 1908 г., во время которого Говарду стало тяжело встречаться с людьми. Он с ужасом вспоминал об этих годах: «В те дни для меня было просто невыносимо взглянуть или поговорить с кем-либо, и я предпочитал закрываться от всего мира, опуская темные шторы и обходясь искусственным светом» ^[43]. Вообще исследователям мало что известно про его жизнь в период с 1908 по 1913 г. И если часто употребляемое по отношению к Лавкрафту определение «эксцентричный затворник» не имеет ничего общего с большей частью его биографии, для этого времени оно может казаться правдой.

Однако Говард старался не бросать своих занятий и даже в таком состоянии стремился выпускать «Научную газету» и «Род-Айлендский журнал астрономии». При этом он ощущал, что все-таки занимается чем-то несерьезным и то, что хорошо и интересно для подростка двенадцати — тринадцати лет, вряд ли годится для юноши в восемнадцать. И все же Лавкрафт продолжал вести журнал астрономических наблюдений, занимался химическими опытами. Изучение неорганической химии завершилось написанием обширного трактата «Краткий курс неорганической химии». Но, как алгебра стала непреодолимой препоной на пути к дальнейшему изучению астрономии, препятствием для дальнейших трудов в химической науке оказалась органическая химия. Она вызывала мучительную головную боль, от которой Лавкрафт в прямом смысле слова лежал пластом.

Вспоминая об этом времени впоследствии, фантаст утверждал, что ему стоило бы напрячься и получить хоть какую-то профессию, позволяющую заниматься офисной, конторской деятельностью (например, выучиться на бухгалтера). В те же дни он наивно посчитал, что деньги на повседневные нужды найдутся всегда, а на дополнительные расходы он сможет заработать литературным трудом, сочинив небольшой рассказик или несколько стихотворений.

А между тем жизнь поворачивалась к нему жесткой стороной и не стремилась поощрять эти наивные мечты. В 1911 г. дядя Лавкрафта, брат его матери, Эдвин Филлипс крайне неудачно вложил деньги сестры и племянника в одно коммерческое предприятие. Это также способствовало дальнейшему обнищание семейства Лавкрафт.

В психическом плане на Говарда тяжелейшим образом воздействовала мать, у которой постепенно стало прогрессировать безумие. Например, Сюзен принялась утверждать, что ее сын настолько внешне ужасен, что из-за этого не выходит из дому. Она вполне серьезно заявляла, что Говард «был таким омерзительным, что ото всех прятался и не любил гулять по улицам, где люди таращились на него, потому что он не выносил, когда люди смотрели на его ужасное лицо» ^[44].

В реальности же Лавкрафт и отдаленно не напоминал того монстра, каким его рисовала Сюзен. У него была вполне обычная, в чем-то даже симпатичная внешность. К восемнадцати годам Говард сильно вытянулся, и всего лишь стала заметна его длинная нижняя челюсть, бросающаяся в глаза на всех его фотографиях. Но ее мнительный Лавкрафт, явно под влиянием матери, посчитал несомненным уродством и физическим дефектом. Также его беспокоили вросшие волоски на лице, которые он постоянно выдирал.

Некоторые исследователи (например, С.Т. Джоши) утверждают, что Сюзен перенесла на сына отвращение, которое вызвал у нее сифилис, подхваченный от мужа. Но еще раз повторю, что никаких явных доказательств этого предположения не существует.

Знавшие Лавкрафта друзья соглашались, что в эти годы он стал на редкость нелюдимым. Если его встречали на улице, то он проносился мимо, никого не узнавая, сильно-сильно сутулясь и смотря себе под ноги. В 1918 г. Лавкрафт писал о своем состоянии в это время так: «Смертельная усталость и апатия, которые сопровождают состояние здоровья вроде того, в котором я ходил шатаясь лет десять или больше. Временами невыносима даже попытка приподняться, а малейшее усилие вызывает тупую вялость, которая проявляется в заторможенных способностях и встречающейся время от времени несвязности в моих литературных работах и письмах… Я жив лишь наполовину — значительная часть моих сил уходит на то, чтобы подняться или пройтись. Моя нервная система — полная развалина, и я охвачен скукой и совершенно бездеятелен, за исключением случаев, когда наталкиваюсь на нечто особенно интересное» ^[45].

Хотя Лавкрафт позднее утверждал, что за время болезни он страшно похудел и едва не умер, это, видимо, является преувеличением. В «живой труп», не способный даже двигаться, он явно не превратился. Например, Лавкрафт продолжал наблюдать за небесными телами, в том числе и за кометой Галлея. Позднее соседи утверждали, что, несмотря на болезнь, Говард периодически заходил к ним в гости. Более того, он выступал на собраниях школьников с длинными речами, которыми заслушивались. (Будущий писатель уже тогда был очень неплохим оратором.) Он пытался даже проявлять интерес к общественным делам. К периоду затворничества относится его письмо в «Провиденс сандэй джорнэл», где Лавкрафт сетовал на неудобное расположение концертной площадки в городе и предлагал выстроить что-то вроде «Дионисийского театра в Афинах».

В 1910 г. он посетил несколько театральных постановок, съездил в Кембридж к своей тетке, а также совершил перелет на воздушном шаре в Броктон (штат Массачусетс). В 1911 г. свой двадцать первый день рождения Говард провел, катаясь на трамвае по Провиденсу и посетив все более-менее значимые окрестности родного города.

И все же период с 1908 по 1912 г. был наиболее тяжелым в жизни Лавкрафта. И самым загадочным, окруженным туманом даже в его собственных воспоминаниях. О многом он явно не хотел писать и рассказывать. И, повествуя о физических недомоганиях, насколько можно судить, стремился не упоминать о борьбе с безумием, склонность к которому он получил по обеим семейным линиям. Из этой схватки Лавкрафт вышел победителем, до конца жизни оставаясь на редкость здравомыслящим и уравновешенным человеком, однако платой за это стали загадочные, трудно диагностируемые хвори.

Одной из самых странных болезней, преследовавших его всю жизнь, оказалась пойкилотермия. Это непонятное недомогание выражается в том, что больной ею человек не может сохранять температуру тела независимо от температуры окружающей среды, как все млекопитающие. Страдающий от пойкилотермии начинает автоматически реагировать на внешнюю температуру, подобно тому как это делают рептилии или рыбы.

Знакомые Лавкрафта отмечали, что всю жизнь он чувствовал себя отлично при температуре свыше тридцати градусов по Цельсию. Но уже при двадцати пяти градусах начинал мерзнуть, а при пятнадцати откровенно замерзал. Любой, даже самый незначительный мороз становился для него почти смертельной угрозой. Несколько раз при температуре воздуха в 7—10 градусов ниже нуля Лавкрафт падал в обморок на улице, и от гибели его спасали случайные прохожие. Поэтому в зимние месяцы он действительно старался без особой необходимости не высовывать носа из помещения.

12 августа 1912 г. Лавкрафт решил написать завещание. Оно было первым и единственным за всю жизнь. Он завещал свое имущество матери. В случае же, если она умрет раньше, наследство отходило его теткам — Лилиан Кларк и Энни Гэмвелл. Первой полагалось две трети, второй — оставшаяся треть.