Русская история в легендах и мифах - Матвей Гречко Страница 15

Мерзкая история Марии Гамильтон

О чрезмерной жестокости Петра Первого рассказывает и сплетня, связанная с одной из его любовниц – Марией Гамильтон. Будто бы казнил он ее за измену, а когда голова красавицы скатилась на землю, подобрал ее и принялся рассуждать об анатомии, показывая придворным перерубленный позвоночник и сосуды.

Мария Гамильтон перед казнью. Павел Сведомский. 1904 г.

На самом деле зверство царя сильно преувеличено: Мария действительно одно время находилась с ним в интимной связи, но увлечение давно прошло. С тех пор имела она других любовников и была несколько раз беременна, но устраивала выкидыши. Последнего младенца она все же родила живым, но тут же утопила в судне (т. е. в ночном горшке), а потом выкинула трупик в отхожее место. Именно за это отвратительное преступление она была осуждена на смерть, причем довольно гуманную: ей отрубили голову, а не закопали живьем в землю, как того требовало Уложение 1649 года. Голова Марии была заспиртована и некоторое время хранилась в Кунсткамере, но потом какие-то моряки похитили сосуд, спирт выпили, а голову выбросили.

Антихрист из стеклянного города

«Всешутейший и Всепьянейший собор» – одна из самых экстравагантных затей Петра. Для него это была возможность не только развлечься и удариться в разгул, но и поиздеваться над ненавистной ему реальной, серьезной жизнью. Так возникла коллегия пьянства, или «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор». Председательствовал на нем бывший царский учитель Никита Зотов – князь-папа, или «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский ^[3] и всея Яузы». При нем был конклав из 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших откровенно неприличные прозвища.

Петр носил сан протодьякона и сам сочинил устав этого собора, в котором определены были до мельчайших подробностей чины избрания патриарха и рукоположения на разные степени пьяной иерархии. Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми, а целью объявлялось – славить Бахуса питием непомерным. Был определен порядок пьянодействия, «служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками». У шутов были свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи, вернее х*игуменьи – именно так, с намеком на непристойное слово. Одной из них была Анастасия Петровна Голицына – женщина умная, но лишенная всяких понятий о благопристойном поведении и к тому же алкоголичка. Она умела развеселить государя и долгое время пребывала в фаворе – но потом ее обвинили в измене в связи с делом царевича Алексея и били батогами. Униженная и больная она доживала свой век в усадьбе Черемушки – на юге Москвы.

Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?» – так в этом соборе новопринимаемому члену задавали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, пьяноборцев предавали анафеме.

Часто на святочной неделе Петр собирал огромную компанию, человек двести, и ночами напролет катался на санях по Москве или по Петербургу. Во главе процессии – шутовской патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре; за ним, сломя голову, несутся сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление.

Раз на Масленице царь устроил служение Бахусу: патриарх, князь-папа Никита Зотов пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому, как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке «владыка» пустился в пляс.