Записки беспогонника - Сергей Голицын Страница 15

Это был первый убитый, какого я увидел за войну.

Несколько бомб упало прямо на середину улицы, разрушив каменную стену школы и своротив крышу столовой. К счастью, люди успели спрятаться, погиб только один маленький человечек по прозвищу Воробей; я его помнил в лицо — он накачивал в столовой морс.

Поздно вечером я возвращался домой в свою деревню. На небе в нескольких местах горели вдали багровые факелы, а с большака доносился какой-то лязг и гудение. Все жители группами молча стояли возле своих изб. Никто не ложился спать.

Дня за три до того, еще когда все было спокойно, один из наших цементаторов, Виктор — забыл его фамилию, — по своей оплошности во время обследования колодцев потерял карту — военный планшет масштаба 1:50 000.

Узнав об этом, Лущихин сказал Виктору, что обязан сообщить о потере секретного документа в органы НКВД. И поехал, и заявил.

Уполномоченный, наверное, был хорошим человеком, он вызвал Виктора и сказал ему:

— Неужели ваш начальник не мог как-нибудь замотать дело, а раз он подал на вас заявление, мы обязаны повести следствие.

Он дал Виктору три дня сроку — найти карту!

Как раз в день воздушного налета Лущихин предоставил в распоряжение Виктора газик, и тот еще на рассвете уехал куда-то на запад за 50 километров специально, чтобы искать злополучную карту. Мы очень беспокоились за него, ведь ему грозил суд военного трибунала и прочие ужасы, а я думал про себя, ведь полтора месяца назад совершил точно такое же преступление. Счастье для меня, что тогда в Спецотделе района оборонительных работ сидел такой тупица, и я сумел его обмануть.

Возвращаюсь к прерванному рассказу.

Вернувшись к себе на квартиру, я с неудовольствием увидел, что там располагаются ночевать человек десять стройбатовцев. Они мне сказали, что их неожиданно сорвали сегодня среди дня с работ и повели в тыл пешком. Как будто немец начал наступление. Говорили они довольно сбивчиво и бестолково, и я, зная, как преувеличиваются всякие слухи, собрался ложиться спать.

Тут к дому подъехала машина. Раздался робкий стук в дверь. Я вышел и увидел грузовик, полный милиционеров с женами и детьми. Вид у милиционеров был явно напуганный. Вежливо-ласковыми голосами они попросились переночевать и рассказали, что едут из Холм-Жарковского, что немец действительно начал наступление и сегодня жестоко бомбили их городок.

Считая их сведения явно преувеличенными и внутренне посмеиваясь над жалким их видом, я все же отправился известить обо всем услышанном Лущихина ^[2].

Все крокодилы сидели за самоваром. Я доложил Лущихину, он мне сухо ответил:

— Не беспокойтесь, я все знаю.

Мирская меня о чем-то спросила, я ответил и, так как никто меня к столу не приглашал, собрался уходить.

Вдруг фары осветили дом. Подъехала автомашина.

В комнату вбежал Виктор и в чрезвычайном волнении стал рассказывать о своем путешествии. Он забрался на автомашине далеко за Холм-Жарковский и тут узнал, что немецкие танковые колонны двигаются где-то совсем близко. По его словам, весь большак, по которому он ехал, был забит нашей отступающей техникой — танками, автомашинами, артиллерией, вперемешку ехали подводы, ковыляли пешие.

Виктор практически не мог пробиваться вперед навстречу этому потоку и вынужден был повернуть обратно. Он рассказывал, что по всей западной стороне раздавался беспрерывный грохот орудий. И вдруг из-за леса вынырнули самолеты и, снижаясь до самых макушек деревьев, принялись поливать пулеметными очередями наши отступающие колонны. Виктор считал просто чудом, что он уцелел.

Сколько правды было в его сообщении — неизвестно, но рассказывал он очень красноречиво. О потерянной карте никто его не спросил, а сам он говорить не стал.

Лущихин решил ехать сейчас же, немедленно, все бросить и бежать.

Остальные энергично воспротивились и уговорили его остаться до утра. Причин отложить отъезд набралось достаточно: Павлов, сопровождающий Николая Владимировича, еще не вернулся на ЗИСе, его ждали с часу на час, а наш газик не смог бы взять всех людей с вещами и продуктами, но, главное, время приближалось к полуночи и всем очень хотелось спать.

Решили отложить отъезд до утра.

Я вышел вдвоем с Виктором, спросил его о потерянной карте. Он ответил, что не нашел ее, и просил об этом молчать.

Осенняя звездная ночь была зловещей. Зарева полыхали на западе в нескольких местах, вдали гремело, а с большака слышался неумолчный скрежет железа и пыхтение моторов.

Рано утром все расселись в кузове газика. К моему удивлению, Лущихин впервые за все время галантно уступил место в кабине Мирской. Я вспомнил разговоры, что в случае воздушного налета из кузова можно выпрыгнуть быстрее, нежели из кабины, иначе объяснить неожиданную вежливость Лущихина я не мог.

Мы поехали, когда туман еще стлался по лощинам и капли росы блестели на траве и на паутинках. А на западе на небосклоне нависала свинцовая мгла, и за лесными далями слышалось тревожное рокотание.

Мы пробирались на станцию Ново-Дугино. Путь наш лежал в село Плеханово, к северу от Гжатска, куда переехал из Ржева штаб нашей геологической экспедиции.

Лущихин оставил на прежнем месте под Андреевским Сашку и Виктора со всеми продуктами и оборудованием, дождаться возвращения Павлова. Мы проехали километров 20, и нам повстречался наш ЗИС. Павлов передал мне письма из дома и получил от Лущихина приказ скорее возвращаться и доставить оборудование и продукты в Плеханово, а потом сразу ехать в Сычевский район забирать с артезианских скважин Синякова, Овсеенко и наших буровиков.

Только мы миновали Ново-Дугино и переехали железнодорожные пути, как показались немецкие самолеты. Лущихин заерзал, собираясь приказать остановиться и выпрыгивать. Уж очень явно он выказывал свою трусость, даже его присные, обычно преклонявшиеся перед его ученостью, и то втихомолку над ним посмеивались.

Между тем самолеты с немецкой педантичностью один за другим начали пикировать на станцию Ново-Дугино. Издали послышались взрывы. Впрочем, наши, проезжавшие на ЗИСе спустя несколько часов, рассказывали, что большая часть бомб упала в стороне и только несколько домов разрушилось, а жертв не было.

Мы приехали в Плеханово, отстоявшее от Андреевского за 80 километров. Все дома были заняты нашей геологической экспедицией и работниками бурпартий, ранее нас сбежавшими из-под Ельни, Дорогобужа и других мест, где, судя по красочным рассказам, немцы повели более энергичное наступление.

Сердечно встретился я со старыми сослуживцами еще по Куйбышевскому гидроузлу и представился вновь назначенному к нам начальнику бурпатии. Фамилию его я не помню, вроде Тентетников. Был он высокого роста, худощав и ни о чем другом не говорил, кроме как о своей жене, которую, в целях большей безопасности, перевез из Костромы в Таганрог. Он всех спрашивал — правильно ли поступил. Нами и делами нашей бурпартии он совершенно не интересовался.