Ромен Гари, хамелеон - Мириам Анисимов Страница 15

Евреям следует иметь в виду, что хотя в их необыкновенной истории и были несколько веков, когда они имели возможность передохнуть от скитаний у нас в Польше, теперь для них пробил час новых странствий, исканий и испытаний. Что бы отныне с ними ни произошло, это касается только их самих: такова уж их судьба.

По словам польского поэта Чеслава Милоша, в Польше то, что ты еврей, воспринималось как постыдная болезнь. Ромен Гари столько от этого страдал, что предпочел скрыть правду о своем детстве. Вместо реальных фактов он преподносил вымышленные истории, как поездка с матерью, которая якобы разбиралась в авангардном искусстве и хотела познакомить с ним сына, в Берлин в 1925 году на постановку «Трехгрошовой оперы» Бертольда Брехта и Курта Вайля. Но постановка Брехта шла в берлинском театре «Шиффбауэр Дамм» в 1928 году, в это время Роман с матерью уже жили в Ницце по адресу: улица Шекспира, 15, в небольшой квартире недалеко от вокзала.

Гари считал, что его детство не может быть описано в романе, рассчитанном на широкий читательский круг, состоящий из «французов гарантированно французского происхождения», — большая часть из них совершенно равнодушно отнесется к далекому «еврейскому горю».

Для Мины Франция — родина Просвещения, Великой французской революции и прав человека — была символом рая земного. Это убеждение разделяли большинство восточноевропейских евреев, несмотря на дело Дрейфуса. Конечно, Ренан действительно писал: «Дрейфус способен на предательство, мне говорит об этом уже его происхождение», но в итоге Дрейфус был оправдан и даже награжден орденом Почетного легиона. Этот печально знаменитый инцидент, расколовший страну на два лагеря, завершился победой тех, кто защищал демократию и фундаментальные принципы революции 1789 года. А юдофобия правых националистов, католиков и сторонников Шарля Морраса, которая должна была вызвать революцию в масштабе всей страны, казалась таким, как Мина, чем-то незначительным по сравнению с гонениями на евреев в Польше или России.

Прежде всего многих воодушевляло, что еще в годы Великой французской революции Учредительное собрание причислило евреев к полноправным гражданам. Огромной популярностью в переводе на идиш пользовались Эмиль Золя, Ромен Роллан, Анатоль Франс, а также поздний Виктор Гюго, возглавлявший после убийства Александра II в 1881 году Комитет помощи российским евреям.

Как десятки тысяч эмигрантов, Мина Касев обещала сыну: «Во Франции мы разбогатеем, там деньги хоть лопатой греби».

Во Францию после Первой мировой войны попало более миллиона иммигрантов. Их пустили лишь потому, что в ходе военных действии население уменьшилось на три миллиона человек. Основная рабочая сила поступала из Италии и Польши, куда французское правительство направляло специальные группы по найму. В эти годы во Франции был самый высокий в мире процент иностранцев.

Иммигранты-евреи занялись пошивом одежды, кожгалантереей, изготовлением мебели, более 12 тысяч встали к станку, но не все было так гладко. В 1919 году газета польского социалистического бунда «Лебенсфраген» опубликовала письма иммигрантов, полные возмущения тем, как с ними обращаются: «Многие из наших болеют, некоторые при смерти… Нас как будто продали в рабство».

Общественность Франции, напуганная крахом 1929 года, напряженностью в международной политике и столкновениями политических сил, оформившихся во времена Народного фронта, вновь дала себя увлечь антисемитским настроениям.

В 1931 году начали ощущаться последствия экономического кризиса. Безработица стала острее. В конце 1934 года в Сенате прозвучала фраза «ненависть готова взорваться». В среде интеллигенции распространилась идея защиты французской культуры от чужеродного влияния. Робер Бразильяк беспокоился за французское кино: «Даже самые спокойные начинают косо смотреть на курчавые волосы и носы с горбинкой, которых стало особенно много». От Селина прозвучала фраза: «Господа жиды, полунегры, вы наши боги!»

В министерских циркулярах говорилось об ужесточении контроля над иммиграцией. Министерство Эдуарда Эррио было крайне обеспокоено этим вопросом.