Кровь Тулузы - Морис Магр Страница 14

— Теперь ты всегда будешь пить кислое вино из Комменжа.

Отныне, встретив меня, граф вспоминал свою шутку про вино, окликал меня, подмигивал и повторял:

— Каково, а? Несчастные жители Гиени! Пить переслащённое вино!

В Нарбоннской крепости у графа был собственный вигье, свои рыцари и свои воины. Но сам он жил на улице Нобль, в недавно построенном доме, окружённом большим садом. У дома была своя легенда и своя тайна. Немало прекрасных горожанок после тушения огней приходили в этот дом к графу. Говорили, что король Арагона, желая снискать его дружбу, прислал ему в подарок арабских пленниц необычайной красоты, и теперь граф имел такой же гарем, как у короля Арагонского. Вечерами из его дома доносилось пение, а под деревьями мелькали огоньки. Будучи пять раз женат, граф Раймон продолжал любить всех своих жён: тех, которых отверг, и ту, которая умерла. Когда кто-то произносил имя Жанны Английской, он плакал: эта королева так сильно его ревновала, что из-за этого наверняка не попала в рай. Он состоял в переписке с графиней Беатрис, по его приказу удалившейся в один из монастырей в Безье. Каждая связь, даже мимолётная, будь то со знатной дамой или с бедной девушкой, причиняла ему хлопоты и печали. И только среди диковинных животных, собранных в саду на улице Нобль, он обретал утешение.

В этот сад меня и отвёл Тибо.

Он сказал мне, что, хотя я и новичок, сеньор полностью доверяет мне. Он знает, что я находился на площади возле Сен-Сернена, когда рубили дуб, и предложил поджечь дерево. Тибо был неразговорчив, зато умел слушать, и своими речами я быстро внушил ему великое восхищение. Он усовершенствовал моё мастерство в обращении с оружием, научил управляться с доспехами, правильно вязать и спускать соколов.

Я видел графа Раймона каждый день, и с каждым днём он выглядел всё более озабоченным. Когда он проходил мимо вольеров, слушая неумолчный трепет крыльев, его маленькие глаза больше не светились радостью. Павлины семенили ему навстречу, жёлто-голубой ара садился ему на плечо, ручной аист, которого он называл двадцать пятым консулом, бежал за ним, щёлкая клювом.

— Знаешь ли ты, — обратился он как-то раз ко мне, — что альбигойские еретики запрещают убивать любых животных, даже мух? И я защищаю их и люблю именно за то, что они проповедуют уважение ко всем живым существам.

Ему на руку села горлица. Он осторожно поднял руку, чтобы на птицу упало солнце.

— Посмотри, как искусно Господь изукрасил оттенками её оперенье, как мастерски перешёл от белого к стальному серому, а затем к синеве, какой не бывает даже на небе. Воистину, проливать кровь — великий грех.

Я знал: с прошлого года граф Тулузский перестал ходить на охоту.

Граф продолжал, обращаясь уже к невидимому собеседнику:

— Еретики правы во многом. Но тогда в чём же непогрешимость Папы? Впрочем, у них есть одна вещь, которую я не могу понять… — Он взглянул на меня, и лицо его озарилось улыбкой. — Я не могу понять, как можно найти совершенство в целомудрии.

Тогда я не знал, что вновь увижу его улыбку очень не скоро.

Вечером того дня по Тулузе прошёл слух, что граф Тулузский отлучён от Церкви. Церемония состоялась в церкви Сент-Этьен, в присутствии нескольких священников. Говорили, когда легат швырнул на пол свечу и стал топтать её ногами, подол его платья загорелся. Желающих, согласно обычаю, пронести открытый гроб перед домом отлучённого, не нашлось, и легат с епископом, опасаясь вызвать недовольство жителей города, отказались от этого обряда.

В то же самое время стало известно, что легат покинул Тулузу и отправился в Рим. Странно, но его отъезд, нисколько не поколебал моих ощущений, и мне по-прежнему казалось, что он тайно присутствует подле меня. По мере того как расстояние между ним и мной увеличивалось, моя одержимость этим человеком становилась более выраженной и более частой. Она даже преумножилась по причине подобной же одержимости, тень которой я увидел в глазах графа Раймона.

В то время отлучение не было таким страшным наказанием, как сегодня, а в Тулузе тем более. Для большинства Церковь была синонимом разврата и симонии. Всюду циркулировали слухи, что со времён первых христиан таинства утратили свою святость, духовенство погрязло в заблуждениях, живая плоть Церкви, словно под действием яда, неустанно подтачивающим организм, превратилась в гниющую. Богатство и наслаждение вытеснили обет бедности. Теперь Сатана обитал в храмах, плескался в воде для крещения, прорастал в хлебе для евхаристии. Священники служили во имя его. Издалека Рим напоминал Вавилон, где под проклятым крестом восседал Антихрист с каменным сердцем.

В первый день граф не пожелал никого видеть — провёл его со своими птицами, и мы с Тибо слышали, как он то и дело обращался к любимому аисту, как к единственному, кому мог доверять и кто мог дать ему полезный совет. На второй день он велел призвать к нему коннетабля, вигье и советника капитула Арнаута Бернара, известного своими мудростью и отвагой. Они запёрлись и долго о чём-то разговаривали. Затем граф приказал Тибо приготовить его оружие и самого быстрого коня. Мы знали, что все воины, находившие в Нарбоннском замке, уже были на ногах, готовые выступить в поход.

Правой рукой держа на весу кожаный пояс, граф мерил шагами переднюю собственного дома. Неожиданно он спросил меня:

— Если бы я, отказавшись исполнить распоряжение Папы, сунул бы голову легата в его сундук и, опечатав его своими гербовыми печатями, отправил в Рим, разве Юг не поддержал бы меня? Арнаут Бернар советует мне именно так и поступить, и он прав. Но почему он настаивает на этом? Кто знает! Кто знает! Хотя прошло много лет, он, быть может, ещё не забыл историю со своей женой.

Говорили, что жена Арнаута Бернара — теперь уже совсем старуха — в молодости любила графа и призналась ему в любви.

На следующий день на рассвете мы поскакали по дороге на Каркассонн. Граф решил схватить легата и держать его в заложниках до тех пор, пока тот не снимет с него отлучение. Он взял с собой всего пять десятков всадников, но на случай, если бы легату удалось укрыться в Монпелье или каком-нибудь укреплённом аббатстве, граф приказал держать наготове небольшое войско под командованием коннетабля.

Когда впереди показались башни Каркассонна, граф неожиданно велел остановиться. Лицо его просветлело. В сторону Тулузы во весь опор помчался гонец. Войско не потребовалось. Коннетабль вместе с солдатами мог возвращаться домой.

— Есть только один способ действовать, — повторял граф, — мириться, обещать, хитрить.

Тем не менее легата следовало настичь раньше, чем он пересечёт границу владений графа. Мы переночевали в Каркассонне и рано утром тронулись в путь. В Безье мы узнали, что легат провёл в городе целый день, совещаясь с местным епископом. Возможно, он задумал провести обряд отлучения во всех соборах Юга. В Монпелье нам сообщили, что легат два часа назад выехал из города, а перед этим имел долгую беседу с епископом.

Мой конь, более резвый, чем его собратья, унёс меня вперёд. У меня было такое чувство, будто сейчас я осуществлю свою мечту, настигну то самое наваждение, которым давно уже одержим мой мозг.