В поисках агента. Записки офицера КГБ - Грегори Файфер Страница 14

Маме потребовались недели, чтобы собрать различные справки и документы, необходимые для подтверждения нашего статуса беженцев, позволяющего получать по карточкам строго лимитируемые продукты. Их для семьи из четверых было явно недостаточно, и она вместе с другими эвакуированными стала ходить по ближайшим деревням и поселкам, меняя на еду кое-какие оставшиеся еще у нас вещи или просто прося милостыню. Что касается меня, то я старался пристроиться за едущими телегами или грузовиками, везущими на рынок то, что было выращено на полях или в огородах, и, стремглав опережая других, подбирать иногда сваливающиеся с них овощи или фрукты. Наступило лето, я часто наблюдал, как казахские дети играют в подобие известной в России игры «расшибалка», где надо было выиграть как можно больше разноцветных камешков, вместо которых здесь использовались мясные косточки. Я не мог в этой игре участвовать, поскольку она велась на деньги, которых у меня не было. Когда я объяснил это одному из участников, хорошо одетому казахскому мальчику, он молча полез в свой карман и сунул в мою ладонь несколько драгоценных копеек. Я был ошеломлен этим королевским подарком, его доброта отражала достаточно хорошее отношение местных жителей к эвакуированным беженцам.

Приближалась осень, однако не могло быть и речи о моем посещении школы, даже если бы у нас были деньги на мою одежду и книги. Жизнь была тяжелой. Холод был особенно невыносим по ночам, если надо было пойти в туалет, находящийся во дворе. Тем не менее, семья пережила зиму. Пришла весна, советские войска на фронте стали теснить немцев, мы получили весточку от отца, что он жив и здоров. Он служил где-то около Сталинграда, и мама решила, что мы все вместе должны поехать к нему.

Нам удалось найти отца, и семья около трех месяцев жила в небольшом городке Котельниково, находящемся приблизительно в ста пятидесяти километрах к юго-западу от Сталинграда, недалеко от реки Дон. А затем немецкие войска начали наступательную кампанию 1942 года, и мы снова вынуждены были эвакуироваться. На этот раз нас увезли в Кыргызстан, а отец потом принимал участие в Сталинградской битве. Для того чтобы переправиться через Волгу, мы должны были целую неделю ждать очереди на паром, который из-за постоянных бомбежек работал только по ночам. Страдая от голода, мы собирали и ели речную глину с водорослями. Для меня это даром не прошло, я сильно отравился.

Битва за Сталинград закончилась в феврале 1943 года. В следующем месяце мы вернулись в полностью разрушенный город. Была все еще холодная промозглая погода. Кварталы почерневших от огня зданий-призраков стояли среди покрытых снегом руин. Везде были протоптаны тропинки, по которым можно было ходить, не боясь угодить на мины, во множестве разбросанные по всему городу. Замерзшие трупы лежали вперемежку с разбитыми машинами, остатками военной техники и оружия. Многие, кто выжил в боях, умирали с голоду. Нас ожидала такая же участь, но каким-то чудом семье удалось получить продовольственные карточки, позволившие получать немного хлеба, соли, сахара и крупы. Зарплата отца давала возможность время от времени покупать на рынке мясо и овощи, я помогал семье, продавая на железнодорожной станции папиросы, которые отец получал в своем военном пайке. Мои родители делали вид, что им ничего неизвестно о моем спекулятивном частном бизнесе.

В конце года поезда стали провозить через город людей, эвакуированных из осажденного Ленинграда, в основном детей. Охрана на вокзале и у поездов запрещала местным жителям передавать им еду, поскольку люди были настолько истощены от голода, что могли умереть, не ограничивая себя в приеме пищи. Многие, тем не менее, умирали, и их трупы штабелями складывали на открытые железнодорожные платформы, чтобы потом захоронить в общих могилах. И тем не менее, несмотря на весь этот ужас, в Сталинграде я, будучи ребенком, чувствовал себя по-своему комфортно. Группы мальчишек, я в том числе, карабкались и обследовали горы и горы всякого военного хлама, стараясь отыскать сохранившиеся патроны и снаряды, чтобы высыпать из гильз порох, нужный нам для того, чтобы делать собственные хлопушки, петарды и даже бомбы. Среди мальчишек особенно ценились гильзы от снарядов, в которых порох хранился в небольших шелковых мешочках. Содержимое высыпалось очень просто — брался снаряд и его ударяли под углом так, чтобы отлетела головка. Неудивительно, что некоторых из моих друзей взрывом разрывало на части.

К 1944 году становилось очевидным, что в войне чаша весов склоняется в нашу пользу. Отец получил назначение в Белоруссию, чтобы обеспечивать безопасность тыла Советской армии, теснящей немцев с территории Польши дальше на запад. Мы обосновались в Пинске, находящемся приблизительно в двухстах километрах от приграничного Бреста. С семьей воссоединился мой старший брат Василий, который все это время жил в Крыму.

День 9 мая — День Победы — трудно забыть. Люди на улице смеялись, обнимались и плакали, а военные стреляли в воздух. В возрасте тринадцати лет я пошел в пятый класс. В те радостные дни молодежь поощрялась к вступлению в комсомол. Мои друзья стали комсомольцами, я тоже подал заявление, хотя в комсомол принимали с четырнадцати лет. Даже став членом ВЛКСМ, я по-прежнему оставался если не хулиганом, то уж точно озорником и шалуном. Учителя в конце концов очень настойчиво посоветовали мне бросить школу после окончания седьмого класса — обязательного минимума школьного образования. Получив свидетельство, я направился в Брест, чтобы найти учебное заведение, которое приняло бы меня для продолжения образования.

Город произвел на меня большое впечатление, особенно когда я узнал, что в нем есть текстильный и медицинский институты, а также железнодорожный техникум. Поскольку я почти всю свою жизнь прожил рядом с железными дорогами, я решил попытаться поступить в техникум. Сдав вступительные экзамены, я был зачислен студентом отделения строительства и обслуживания железных дорог. Учился я хорошо и на следующий год был выбран членом комитета комсомола техникума. (Впоследствии три остальных члена комитета ВЛКСМ стали, как и я, сотрудниками советской разведки.) В те годы, несмотря на страдания и лишения, принесенные войной, — а может быть, именно по этой причине — жизнь в городе была полна оптимизма. В Бресте, к слову, проживало много поляков, которые во время войны бежали от немцев из Польши. Я подружился со многими из них и научился говорить по-польски.

После окончания в 1952 году техникума я получил направление на работу в качестве инженера-путейца в Архангельскую область. Однако перед самым отъездом я был неожиданно вызван в местное отделение Министерства государственной безопасности — МГБ (новое название НКВД). Там мне торжественно объявили, что меня в качестве кандидата рекомендовали для поступления на службу в «органы». Хотя в мыслях я готовился к работе инженером на железной дороге, я согласился на предложение без колебаний. Я никогда не расспрашивал отца, чем он занимается, кроме того, что принимал как очевидное борьбу с врагами народа, но я был убежден, что он во всех отношениях порядочный человек и все, что он делал, носило достойный характер. Я уважал НКВД. Деятельность этой организации по реализации политики Сталина считалась очень важной.

Как я понимаю, я был выбран для службы в органах безопасности за активную работу в комсомоле, хотя, очевидно, тот факт, что отец был сотрудником МГБ, тоже сыграл свою роль. После окончания двухгодичной спецшколы в городе Могилеве, расположенном недалеко от столицы Белоруссии Минска, меня ожидала служба в местном отделе МГБ. Я прибыл в школу в конце лета и, не успев распаковать вещи, получил приказ снова отправляться в путь. Раздосадованный происходящим, я пришел с жалобой к начальнику отдела кадров: