Взлеты и падения великих держав - Пол Кеннеди Страница 14

Нельзя сказать, что другие цивилизации вообще не трудились над улучшением своего «древнего» вооружения. В некоторых странах этому уделяли определенное внимание, обычно копируя европейские разработки или убеждая гостей (как, например, китайцы иезуитов) поделиться секретами. Но существующая пушечная монополия у династии Мин, а затем и у чрезмерно амбициозных правителей Московского княжества, Японии и империи Великих Моголов «убила» здесь инициативу улучшения оружия. Замкнутые в себе китайцы и японцы просто не ставили разработку нового вооружения в число задач первостепенной важности. Цепляясь за свои военные традиции, янычары считали недостойным тратить слишком много внимания и сил на артиллерию. Когда же они поняли свою ошибку, было уже поздно догонять Европу, сильно обошедшую исламские страны в данном вопросе. Воюя с менее развитыми народами, русская армия и войска Великих Моголов не испытывали особой нужды в новом оружии, так как даже то, что у них было, вызывало у противника благоговейный страх. Как в общеэкономическом плане, так и в области военных технологий Европа, подпитываемая активно растущей торговлей оружием, заняла главенствующее место на фоне остальных цивилизаций и центров власти.

Следует также отметить еще два далеко идущих последствия такой спирали развития вооружения. Оно обеспечило, во-первых, создание в Европе политического плюрализма, а во-вторых, ее главенство в морском деле. С первым все достаточно просто и понятно ^{20}. За четверть века с момента вторжения французов в 1494 году и в определенной степени даже еще раньше некоторые итальянцы уже поняли, что возведение земляных валов внутри городских стен способно значительно снизить эффективность артобстрелов. При попадании в плотные земляные насыпи пушечные ядра теряют свою разрушительную силу. Если земляные валы дополнялись к тому же глубоким рвом с крутыми берегами (а позднее еще и сложной сетью хорошо защищенных бастионов, с которых можно было вести перекрестный огонь из мушкетов и орудий), то они становились практически непреодолимым препятствием для неприятельской пехоты. Это восстановило безопасность итальянских городов, по крайней мере тех, что не пали под натиском иностранных завоевателей и обладали достаточно большими человеческими ресурсами для строительства системы фортификаций и формирования гарнизонов. В скором времени такое преимущество обнаружили и войска, сдерживающие турок-османов в христианских цитаделях на Мальте и на севере Венгрии. Более того, это не позволяло какому-либо чересчур самонадеянному европейскому государству легко и быстро разгромить внутренних бунтовщиков или поработить конкурентов, что продемонстрировали затянувшиеся осадные военные действия во время Нидерландской революции. Грозная испанская пехота не могла достичь решающей победы на открытом пространстве, если у противника были хорошо укрепленные крепости, за стенами которых он мог укрыться. Пример власти, добытой сегунатом Токугава или Акбаром в Индии с помощью огнестрельного оружия, не был растиражирован на Западе, продолжавшем жить в условиях политического плюрализма и сопутствующей ему гонки вооружений.

Влияние «пороховой революции» на море было еще более масштабным ^{21}. Поражало относительное сходство в кораблестроении и организации морских военных флотилий, существовавших во времена позднего Средневековья на северо-западе Европы, в исламском мире и на Дальнем Востоке. Если на то пошло, дальние походы Чжэн Хэ и быстрее распространение влияния турецкого флота в Черном море и в восточном Средиземноморье могли привести стороннего наблюдателя в 1400–1450-х годах к выводу о том, кто именно будет законодателями в развитии морского дела в будущем. Эти три региона в целом мало чем отличались от них в отношении картографии и астрономии, использования компаса, астролябии и квадранта. Главное различие заключалось в устойчивой организации. Или, как отметил профессор Джонс, «исходя из расстояния, которое преодолевали другие мореплаватели, к примеру полинезийцы, [иберийские] походы выглядели менее внушительными, чем способность Европы рационализировать их и развивать ресурсы в пределах досягаемости» ^{22}. Систематический сбор географических данных португальцами, постоянная готовность генуэзских торговых домов финансировать трансатлантические экспедиции, которые в конечном счете могли компенсировать свои убытки в черноморской торговле, и далее на севере методичное развитие ловли трески у Ньюфаундленда — все это говорило о постоянной готовности двигаться вперед, чего в те времена нельзя было сказать о других сообществах.

Но, возможно, самым важным подтверждением «рационального подхода» был непрекращающийся процесс совершенствования корабельного вооружения. Установка пушек на парусники была довольно естественным новшеством, так как в те времена военные действия на море и на суше почти ничем не отличались. Как в средневековых крепостях на стенах и башнях размещались лучники, готовые отбить атаку осаждающей армии, так и на массивных торговых судах генуэзцев, венецианцев и арагонцев от носа до кормы были выстроены арбалетчики для защиты от внезапных атак мусульманских пиратов в водах Средиземноморья. Это могло привести к серьезным численным потерям команды и при этом абсолютно не гарантировало спасение торгового судна, если атакующие были настроены очень решительно. Однако как только моряки увидели прогресс в производстве наземных пушек (новые бронзовые орудия были намного меньше, мощнее и менее опасны для обслуги, чем огромные железные бомбарды), вполне предсказуемо, что подобное вооружение появилось и на кораблях. В конце концов, катапульты, требушеты и другие метательные приспособления уже активно использовались на военных кораблях в Китае и на Западе. Даже после того, как пушки стали более устойчивыми и менее опасными для обслуги, они продолжали являться источником больших проблем. Благодаря более мощному пороху отдача могла отбросить неприкрепленное орудие на другой конец палубы. Кроме того, вес пушек все равно оставался достаточно значительным, что делало корабль неустойчивым, если на палубе (особенно на надстройках) размещалось большое количество артиллерии. В данном плане крепкие всепогодные трехмачтовые парусники со скругленными бортами имели огромное преимущество перед изящными весельными галерами, бороздившими просторы внутренних вод Средиземноморья, Балтики и Черного моря, а также перед традиционными арабскими одномачтовыми судами типа доу и даже китайскими джонками. Такие корабли могли в любой момент дать залп из всех орудий и не перевернуться, хотя, безусловно, время от времени и с ними случались неприятности. Но после того, как выяснилось, что размещение вооружения в середине судна, а не на надстройках, более безопасно, каравеллы и галеоны теоретически стали поистине грозным оружием. В сравнении с ними более легкие суденышки значительно проигрывали: они могли разместить на себе меньше пушек и были более уязвимы для ядер.

Здесь следует подчеркнуть слово «теоретически», потому что процесс развития оснащенных пушками парусников с большой дальностью плавания шел очень медленно и неравномерно. Была построена масса гибридов: некоторые сочетали в себе несколько мачт, пушки и вдобавок имели ряды весел. Даже еще в XVI веке в проливе Ла-Манш можно было встретить суда, построенные по типу галер. Кроме того, было немало весомых аргументов в пользу их использования в Средиземном и Черном морях. В прибрежных водах они были более быстроходными и маневренными, и, таким образом, их было легче использовать в связке с наземными операциями, что для тех же турок перевешивало все минусы таких судов, которые невозможно было использовать в дальних экспедициях и в более неспокойных водах ^{23}.