Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945 - Федор Синицын Страница 14

К маю 1941 г. советское руководство, дав пропаганде указание расширить публикацию материалов «на тему о советском патриотизме» ^[203], склонилось к еще большему усилению в этой доктрине национального фактора. И. В. Сталин сказал Г. Димитрову: «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом. Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм» ^[204]. В том же месяце была опубликована написанная в 1934 г. работа И. В. Сталина «О статье Энгельса „Внешняя политика русского царизма“», в которой глава Советского государства обрушился на «классика марксизма» с жесткой критикой его русофобских высказываний ^[205].

Однако комплекс мер в рамках нового курса до начала войны реализовать полностью не удалось. В докладной записке ГУПП РККА на имя секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова, датированной январем 1941 г., указывалось на наличие в массах вредного предрассудка, «что будто бы в случае войны население воюющих с нами стран обязательно и чуть ли не поголовно восстанет против своей буржуазии, а на долю Красной армии останется пройтись по стране противника триумфальным маршем и установить Советскую власть» ^[206]. Советский солдат был воспитан в классовой пролетарской идеологии и через эту призму пытался воспринимать врага, вычленяя рабочего и крестьянина из общей массы врагов, отделяя их от «господ — эксплуататоров» ^[207]. Из уст советских воинов звучали, в частности, такие заявления: «Я не могу воевать. Как я буду колоть хотя бы немца, когда он такой же рабочий, как и я» (красноармеец 34-й танковой бригады Московского военного округа Орехов) ^[208]. Настроения, основанные на «пролетарском интернационализме», были следствием культивировавшейся ранее идеологии классовой солидарности и «шапкозакидательства». Они были губительны, ведь к этому времени руководство страны осознавало как призрачность расчетов на «мировую революцию» ^[209], так и изменившееся в негативную сторону восприятие СССР в мире после его акций в «лимитрофной зоне» в 1939–1940 гг. Как сказал плененный во время Великой Отечественной войны финский офицер, «если бы 10 лет тому назад солдаты моей роты должны были бы воевать против Красной армии, они бы все перешли на вашу сторону», однако после советско-финляндской войны их настроения изменились диаметрально ^[210].

Власти пытались исправить ситуацию — в январе 1941 г. в подразделения Красной армии поступила директива «поднять качество всей партийно-политической и воспитательной работы» ^[211]. В Красной армии был ослаблен коммунистический диктат, который мог помешать во внедрении новой политики, направленной на корректировку понимания «пролетарского интернационализма». Нарком обороны С. К. Тимошенко, будучи сторонником единоначалия в армии, смог убедить И. В. Сталина отменить институт военных комиссаров ^[212] (комиссар являлся «представителем партии и правительства в части» ^[213]). 12 августа 1940 г. Верховный Совет СССР принял соответствующий указ. Приказ наркома обороны «Об укреплении единоначалия в Красной армии и Военно-морском флоте» гласил, что «институт комиссаров уже выполнил свои основные задачи… командные кадры Красной армии и военно-морского флота за последние годы серьезно окрепли», поэтому было признано необходимым «осуществление в частях и соединениях полного единоначалия и дальнейшее повышение авторитета командира — единовластного руководителя войск, несущего полную ответственность также и за политическую работу» ^[214]. Эта мера встретила понимание в армии. В августе 1940 г. три бывших военных комиссара написали письмо в ЦК ВКП(б), в котором выразили одобрение решения об упразднении института комиссаров: «Наши командиры — это лучшие сыны нашей страны, преданные делу партии… и не требуют над собой контроля в лице комиссаров» ^[215]. Однако времени до начала войны оставалось очень мало, и новый курс политики до начала войны полностью реализовать не удалось.