Ганнибал - Серж Лансель Страница 14
Ганнибал - Серж Лансель читать онлайн бесплатно
Карфаген действительно оказался в очень трудном положении, и внешние его враги вполне могли использовать это обстоятельство к своей выгоде. Однако ничего подобного не произошло. Сиракузский тиран Гиерон охотно откликнулся на просьбу карфагенян и помог с продовольствием. Конечно, с 263 года, когда началась сицилийская война, он обещал лояльность Риму, однако, как отмечает Полибий (I, 83, 3), перспектива остаться один на один со слишком могучим покровителем его явно не прельщала. Помогая Карфагену устоять, Гиерон прежде всего заботился о защите собственного царства. Что же касается римлян, то они не предприняли ровным счетом ничего, чтобы добить ослабленного врага, и предпочли ограничиться ролью стороннего наблюдателя, строго соблюдающего условия «договора Лутация». Так, они отвергли предложение жителей Утики, готовых распахнуть перед ними ворота своего города, потому что это означало бы нарушение договора. Точно так же — во всяком случае, в тот момент — они не ответили на призыв мятежников Сардинии, пытавшихся залучить их к себе на остров. Но и по отношению к африканским мятежникам Рим демонстрировал удивительную сдержанность. Правда, был один эпизод, когда Рим слегка «повздорил» с карфагенским правительством. Дело в том, что пунийцы арестовали и бросили в темницу италийских торговцев, доставлявших продукты питания мятежникам. Рим прислал своих эмиссаров, которые и потребовали вернуть пленникам — общим числом около пятисот человек — свободу. Карфаген уступил, но лишь в обмен на собственных военнопленных, захваченных Римом в ходе сицилийской кампании (Полибий, I, 83, 5–8). Впоследствии Рим спокойно закрыл глаза на то, как Карфаген вербовал себе наемников в Италии, хотя это явно противоречило условиям договора Лутация (Аппиан, «Libyca», 5). Мы уже видели, что именно это наспех набранное войско позволило Ганнону дать первый отпор мятежникам. Мало того, римский сенат не чинил никаких препятствий купцам, снабжавшим Карфаген всем необходимым, в то же время категорически запрещая им предлагать свои товары бунтовщикам. Приходится констатировать, что римских патрициев и карфагенскую аристократию, заседавшую в Совете старейшин, связывало чувство настоящей, искренней солидарности, как это уже отмечалось историками (G. Picard, 1967, р. 72). Несмотря на соперничество между обоими городами, и тут и там прекрасно понимали: угроза, которую несли Карфагену мятежники, касалась не только его, но имела международный характер. Бунт — штука заразная, и в Риме успели в этом убедиться в 265 году, когда на завершающем этапе покорения Южной Этрурии пришлось подавлять восстание рабов города Вольсинии (ныне Больсена).
Стремясь как можно скорее покончить с мятежными наемниками, Гамилькар решил удвоить свои силы и предложил Ганнону объединить обе армии в одну. Однако взаимная антипатия обоих полководцев достигла к этому времени такой остроты, что в дело вмешалось общественное мнение. Карфагеняне постановили, что один из военачальников должен будет уйти, а право выбора единственного командующего армией предоставили самим солдатам. Формулировка, используемая Полибием (I, 82, 5), позволяет предположить, что такое решение, важнейшие последствия которого не замедлили сказаться, было принято народным собранием. Этот эпизод подтверждает усиление политической роли народного собрания в описываемую эпоху. Мимо него не прошел и Полибий, увидевший в этом явлении пагубное отклонение от конституции в том виде, какой известен нам благодаря Аристотелю (М. Sznycer, 1978, pp. 581–583; S. Lancel, 1992, pp. 134–136). Как бы там ни было, Ганнона из армии убрали, а в помощники Гамилькару назначили Ганнибала еще одного полководца, которого не следует путать с сыном Гамилькара, в ту пору еще ребенка. Этот Ганнибал приходился сыном другому Гамилькару — снова перед нами обилие тезок, способное заморочить голову современному историку, — которого иногда называли Гамилькаром Паропосским по имени сицилийского города, под которым он отличился в годы Первой Пунической войны (261–255). Впрочем, кажется установленным, что решение о назначении заместителем Гамилькара этого самого Ганнибала принимала не армия, а опять-таки народное собрание, состоящее из граждан (politai), во всяком случае, именно это утверждает Полибий (I, 82, 12).
Видя, в каком трудном положении оказался Карфаген, Матос и Спендий настолько осмелели, что вознамерились осадить сам город. Именно об осаде пишет Полибий (poliorkein auten ten Karchedona) (I, 82, 11), прекрасно разбиравшийся в тонкостях военного искусства, и у нас нет оснований ему не доверять. Гораздо больше нас занимает другой вопрос. Мы, к сожалению, не знаем, существовала ли уже к тому времени мощная тройная линия обороны, описанная Аппианом, которая защищала перешеек, на котором стоял город (S. Lancel, 1992, pp. 434–438). А Полибий имел возможность лично убедиться в ее эффективности, когда в 147–146 годах прибыл сюда вместе с войсками Сципиона Эмилиана и непосредственно наблюдал за штурмом осажденного города. Карфаген долго оборонялся, хотя нападавшие римляне имели в своем распоряжении не только огромные военные силы, но и мощные осадные орудия. Можно вслед за Стефаном Гзелем предположить, что эта линия укреплений как раз и появилась во время войны с наемниками, когда городу грозила серьезная опасность. Но и до этого Карфаген имел защиту в виде крепостного вала (teichos). В самом начале восстания, когда Матос захватил Тунет и осадил Утику, его солдаты время от времени подбирались к самым городским стенам, наводя ужас на его обитателей (Полибий, I, 73, 7). Впрочем, ни тогда, ни позже наемники так и не решились на штурм Карфагена. Перетянув на свою сторону Утику и отрезав таким образом перешеек от континента на северо-западе, мятежники предпочли перерубить все связи города с остальной территорией страны и надеялись вынудить его к капитуляции.
Но план удушения Карфагена так и не осуществился, во-первых, потому что город сумел наладить снабжение с моря, а во-вторых, потому что в командовании его армией наконец-то воцарилось согласие. После того как Гамилькару удалось вклиниться между передовыми отрядами мятежников, сосредоточенными возле городских стен, и их обозами, обрекая первых на голод, ситуация стала диаметрально противоположной. Из осаждающих наемники превратились в осажденных и думали теперь только о том, как бы поскорее убраться подальше от Карфагена. Война вступила в свою завершающую стадию, стремительно приближающуюся к развязке. Матос и Спендий привлекли на свою сторону ливийского вождя Зарзаса и с его помощью сколотили весьма значительную армию. Полибий (I, 84, 3) оценивает ее численность в 50 тысяч человек, но, скорее всего, он завысил эту цифру, желая преувеличить заслуги Гамилькара, которым он искренне восхищался и сравнивал карфагенского полководца с умелым игроком в триктрак — мы сегодня сравнили бы его с блестящим шахматистом. Мятежники использовали привычную для себя тактику, ранее доказавшую свою эффективность: они двигались параллельно войскам Гамилькара, вступая с ними в мелкие стычки, но старательно избегая широких равнин, где они оказались бы беззащитными перед слонами и конницей Нараваса. Из рассказа Полибия мы узнаем, что обе армии постепенно перемещались к югу, время от времени схватываясь в небольших сражениях, победа в которых чаще всего доставалась опытному и умелому Гамилькару, пока не достигли гористого района, где берут начало отроги мыса Бон. И здесь Гамилькару удалось заманить основные силы противника — около 40 тысяч человек — в ущелье или теснину, которую, согласно Полибию (I, 85, 7), «из-за сходства с известным инструментом именовали Пилой». Флобер предпочел воспользоваться названием если не более благородного, то уж наверняка более опасного орудия и обозначил в своем романе это место как «ущелье Топора». Разумеется, ученые попытались отыскать этот зубчатый гребень и, опираясь на скудные топографические приметы, сообщаемые греческим историком, назвать точные координаты «арены», на которой разыгрался последний акт этой драмы. С одной стороны, окружающие горы должны быть достаточно высокими, чтобы послужить ловушкой, с другой — внутри «чаши» должна располагаться плоская площадка, достаточно просторная для того, чтобы там могли развернуться несколько десятков тысяч воинов, а главное, слоны, которые и решили исход боя. Один из крупнейших немецких историков, специализирующийся на географической идентификации мест античных сражений, считает, что разыскал ущелье Пилы неподалеку от залива Хаммамет, где кружевные гребни горы Эль-Джедиди и горы Менцель (Atlas Arch. Tun., f. XXXVI) действительно образуют нечто вроде воронки, в которой вполне могли быть заперты отряды наемников (G. Veith, 1912, р. 550). Но, к сожалению, в этом древнем североафриканском гористом краю остроконечные гребни встречаются едва ли не на каждом шагу, а предлагаемая немецким специалистом точка расположена слишком близко к морю, чтобы полностью удовлетворить всем известным требованиям.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии