Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков Страница 14
Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Биографы Мэйдзи часто отмечают, что взрослый император не слишком любил, когда на него смотрят. Следует помнить: эта «нелюбовь» – побочный продукт его традиционного воспитания.
Сатиномия бывал во дворце все чаще, обменивался подарками с отцом, играл в саду. Его прабабка Цунако нередко сопровождала его. Наблюдая, как он карабкается по устроенному в саду каменному мостику, она сложила:
Прабабка была человеком «мифологической закалки» – своим стихотворением она намекала на фигурирующий в синтоистском мифе мост, который соединяет Землю и Небо. Происхождение будущего императора от богини солнца Аматэрасу гарантировало ему, что он принадлежит как Земле, так и Небу. Родившись на земле, он должен закончить свой путь на Небе – точно так же, как и его предшественники. Когда они попадали на Небо, они скрывались в Небесной пещере, и тогда в мире наступала тьма. А чтобы не происходило утраты – хотя бы временной! – света, японские императоры взяли за правило отрекаться от трона. На трон немедленно всходил преемник, и тогда дела в Поднебесной продолжали идти своим чередом.
Осенью Комэй повелел, чтобы Сатиномия перебрался во дворец Госё на постоянное жительство. В очередной раз принц отказался от паланкина, который загрузили амулетами. Рядом с ними сидела Ёсико, мать Сатиномия. Сам принц шел пешком.
«Семейные» отношения при дворе отличались крайней запутанностью. Император выступал в качестве хозяина гарема, располагавшегося в женской части дворцового комплекса. Неудивительно, что детей у императора могло быть немало. Так, у Гомидзуноо (1611–1629) было больше тридцати детей. Дать всем им, включая дочерей, приличное содержание не было никакой возможности, а потому многих из них предпочитали отправить в монастырь.
Помимо наложниц, у императора была и главная жена. Считалось, что именно ее дети имеют лучшие шансы на занятие престола. Однако болезни супруги и смерти ее детей часто приводили к тому, что занять престол было некому. И тогда императрица усыновляла ребенка какой-нибудь из наложниц. Для японского общества, где институт приемных детей получил чрезвычайно широкое распространение среди всех сословий, в этом не было ничего необычного. Присвоение фамилии было более важным, чем реальное кровное родство. Наложницы рассматривались как «сосуды» для вынашивания императорских детей. Попасть в наложницы было весьма почетно и выгодно как для самой женщины, так и для ее родственников, но наложница не имела права на общественно признанную супружескую жизнь. Права определять дальнейшую судьбу детей матерям также не предоставлялось.
Вот почему уже вскоре после рождения сына Ёсико передала свои материнские права императрице Тёси (в девичестве – Кудзё Асако). При этом никакого секрета из того, кто является биологической матерью принца, при дворе не делалось. Ёсико вместе с Сатиномия поместили в «Цветочный павильон», где она получила возможность заботиться о сыне. При этом матерью он называл не ее, а императрицу.
С переездом во дворец у мальчика развилась бессонница. На любую неприятную ситуацию двор отвечал привычным способом: молитвами. Вот и на сей раз во дворец призвали буддийских монахов. В доме деда Сатиномия болел довольно часто. От ветрянки его лечили заклинаниями и средствами китайской медицины. Но жизнь брала свое, европейские науки и умения проникали в страну. Беспокоясь о здоровье внука, дед настоял, чтобы принцу сделали прививку от оспы, что было тогда большим новшеством.
Вряд ли Ёсида Сёин знал о таких подробностях жизни императорского двора. Но он был уверен, что является подданным императора. Его уверенность питалась феодальными корнями. В одном из писем этого года он утверждал: я – вассал Мори (князь Тёсю), Мори – вассал Сына Неба (императора), а потому и я должен быть преданным императору [16]. О преданности императору «напрямую» речь пока что не шла, но и перемена в строе мысли была огромной: Ёсида, а вместе с ним и многие другие самураи уже не считали своим сюзереном сёгуна.
В августе в Симода прибыл американский генеральный консул Таунсенд Гаррис. Он был «специалистом» по Азии. До этого Гаррис занимался тем, что «выкручивал руки» королю Сиама. В Японии он обосновался в буддийском храме Гёкусэндзи. Трудно себе представить, чтобы какая-нибудь из европейских стран позволила бы иноверцам обосноваться в христианском монастыре [17]. Как покажут все последующие события, многие японцы проявят себя «фанатиками». Но религия здесь окажется ни при чем. Или почти ни при чем. Это будут ксенофобы – ненавистники иностранного вообще. В том числе и христианства.
4-й год девиза правления Ансэй. 6-й год жизни Мэйдзи
Европейским державам и Америке договоры о дружбе представлялись лишь первым шагом к «открытию» Японии. Почувствовав военную слабость Японии, они стремились развить успех и добиться разрешения на полноформатную торговлю.
Особую активность проявляла Америка. Пытаясь хоть как-то «сохранить лицо», сёгунат старался, чтобы уступки делались не от имени правительства, а от имени местных властей. 26 мая представители магистрата Симода подписали с Гаррисом договор, согласно которому для американских судов был открыт порт Нагасаки, а находящиеся в Японии американцы в случае совершения ими преступлений передавались не в руки японского правосудия, а американскому консулу. То есть американцы получили право экстерриториальности – право, которым пользовались представители «цивилизованных» держав в колониальных странах. Разумеется, магистрат крошечного городка, население которого еще не успело справиться с последствиями недавнего землетрясения, с точки зрения международного права не имел никаких формальных прав на подписание межгосударственного соглашения. Магистрат действовал по указанию из Эдо, но все равно Гаррис опасался: в любой момент японцы могли заявить, что договоры, не подписанные самим сёгуном, не имеют юридической силы. Поэтому Гаррис добивался аудиенции у сёгуна Иэсада. Ведь следующей задачей Гаррис поставил заключение договора о торговле. А уж этот договор должен быть обставлен так, чтобы никто не смог дезавуировать его.
21 октября Токугава Иэсада наконец-то дал аудиенцию Гаррису в своем замке в Эдо. Гаррис три раза поклонился сёгуну, который сидел в кресле, установленном на возвышении. После этого он через Хотта Масаёси (1810–1864), члена Совета старейшин (правительство сёгуната), передал ему послание, подписанное президентом Франклином Пирсом. В этом письме сёгун именовался диковинным словом tycoon. Это слово происходило от японского «тайкун» – «великий повелитель». Этот термин был лингвистическим изобретением чиновников сёгуната. Он стал употребляться ими в дипломатической переписке с Кореей, которую, несмотря на добровольную изоляцию, Япония считала своим вассалом. Называть сёгуна «императором» у них не поворачивался язык, а представить его в качестве «генерала» (а именно так переводится «сёгун»). Выходило не слишком впечатляюще.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии