Патриарх Тихон - Михаил Вострышев Страница 14

Вряд ли москвичи когда-нибудь с таким упоением судачили о политике, как в 1917 году. Да и можно ли не порассуждать, когда настали времена похлеще Смутного, мир вот-вот перевернется, и, глядишь, кому-нибудь выгода будет, тут не упустить бы планиды.

Первым делом до Москвы докатился из Петрограда слух, что вот кончится зима — и на всех союзных фронтах перейдут в наступление. Так что жди к осени русских в Берлине. Москвичи от хорошей вести, конечно, приосанились и наговорили ворох патриотических речей. Но вскоре пришла иная весть: что в Петрограде хлеба нет, что там революция и все министры арестованы. Ну, арестованы, и ладно, мало ли господ проворовываются. Да и хлеб подвезут, надо только с железнодорожниками построже быть. А вот что поистине потрясло жителей Первопрестольной, привыкших короновать у себя государей, так это отречение от престола императора Николая II. С ужасом спрашивали друг друга: что же теперь будет? Ведь всегда были цари… Но многие радовались, опьяненные свободой. Повсюду мелькали красные банты, красные флаги, красные полотнища. Срывали царские портреты, распевали про императора скабрезные куплеты.

Один кричит:

— Марсельезу! Марсельезу!

Другой, несмотря на пост:

— Христос воскресе!

Третий затянул многолетие Временному правительству.

Лишь протодиакон в церкви плачет, читая народу последний манифест императора. Да офицер с пустым рукавом обескуражен:

— Что же такое? Две было святыни — Бог и царь. Одной не стало… Пойду пьянствовать.

Москва высыпала на улицу, будто в Светлое Воскресенье. Группы вооруженных рабочих и студентов радостно тащили в Думу пойманных на квартирах возле своих семей городовых. На Андроньевской, Рогожской, Таганской площадях каждодневно шумели митинги, завершавшиеся шествиями к Кремлю с пением «Интернационала». Даже воры собрали свой митинг в цирке Никитина, потребовав от нового общества оказать поддержку преступнику, приобщить его к свободной и радостной жизни.

Появились доселе неслыханные словосочетания: «коренная ломка», «платформа партии», «акт рабочей тактики». Ораторы разъясняли еще вчера патриархальным москвичам, что люди делятся не на мужчин и женщин — это для революционных преобразований несущественно, а на «левых» и «правых», «социалистов» и «черносотенцев», «либералов» и «консерваторов».

— Русские — святой народ! — размахивая пуком газет, радуется профессор Московского университета. — В России великий переворот — и ни капли крови! Невиданное в истории явление!

— Товарищ, посторонись! — кричит извозчик.

— Товарищ, все позволено! — светел лицом рабочий.

— Товарищ! Россия воскресе! — отвечает на пасхальное приветствие дезертировавший с фронта солдат.

— Товарищ! Грабь награбленное! — как молитву, повторяет пьяненький мужичок.

Наступило лето 1917 года. Радость сменилась тревогой за будущее, злобой, что нет хлеба, страхом перед грабежами и насилием, предчувствием надвигающегося хаоса, царства Антихриста.

Тыловые армейские гарнизоны громили винные лавки, а фронтовые в полном составе бежали с полей сражения в Москву. В городе появились бесконечные «хвосты» за хлебом, молоком, калошами. Картофель, морковь и свекла распределялись через домовые комитеты. С каждым днем росло число притонов, домов свиданий, тайных ресторанов.

Кондукторша в трамвае, рассердившись на пьяных солдат, вопила:

— Хоть бы немец скорее пришел, показал вам, где раки зимуют!

В Хамовниках толпы народа сутками ходили за вновь явленной чудотворной иконой Божией Матери «Державная», сжимавшей в руке царский скипетр.

В Церкви, как и во всем государстве, было тоже неспокойно, начался разлад среди церковного клира и мирян. Новым обер-прокурором Святейшего Синода стал В. Н. Львов, заявивший, что демократия и социализм ничем не отличаются от христианства. Он объявил свою персону «центром религиозного и общественного движения» и разослал секретарям духовных консисторий распоряжение следить за архиереями и доносить ему об их поведении. Шесть архиепископов, присутствовавших в Святейшем Синоде, и среди них владыка Тихон, не посчитали для себя возможным потакать политике «обер-милиционера» Львова и выступили с заявлением:

«Временное правительство в лице своего обер-прокурора В. Н. Львова 4 марта в торжественном заседании Св. Синода объявило нам о предоставлении Св. Православной Российской Церкви полной свободы в ее управлении, сохраняя за собой лишь право останавливать решения Св. Синода, в чем-нибудь несогласные с законом и нежелательные с политической точки зрения. Св. Синод во всем пошел навстречу этим обещаниям, издал успокоительное послание православному народу и совершил другие акты, необходимые, по мнению правительства, для успокоения умов. 7 же марта г. обер-прокурор объяснил, что Временное правительство считает себя облеченным всеми прерогативами прежней царской власти в церковных делах, он же, обер-прокурор, и представитель и участник в ней и уже, помимо Синода, получил от нее поручение выработать проект церковных преобразований. Таким образом, в Св. Синоде обер-прокурор не только остается фактическим хозяином и начальником, как при прежнем режиме, но, как член Исполнительного комитета, оказывается на неопределенное время до созыва Собора и безапелляционным вершителем церковных дел. Ввиду столь коренной перемены в отношениях государственной власти к Церкви, нижеподписавшиеся не считают себя вправе, без особых полномочий от российской иерархии, брать на себя ответственность за все мероприятия, какие Временное правительство или единолично г. обер-прокурор найдут нужным провести в церковном управлении, и потому нижеподписавшиеся не считают для себя возможным, без таких полномочий, оставаться присутствующими в Св. Синоде, сохраняя, конечно, к нему сыновнее послушание и должное повиновение Временному правительству.

8 марта 1917 г. Св. — Троицкая Александро-Невская лавра. Петроград.