Карузо - Алексей Булыгин Страница 14

Внешне Карузо выглядел неприметно среди обеспеченных, статных учеников Верджине. Он был худой, невысокого роста, с жесткими, густыми прямыми волосами, довольно бедно одетый. Но когда он улыбался, обнажая идеально белые зубы, когда одаривал окружающих своим огненным взглядом — все поддавались обаянию юноши и его крайне эмоциональной манере общения. Оглядываясь на юные годы, Карузо вспоминал бытовые проблемы, с которыми ему приходилось тогда сталкиваться:

— Я купил зеленую краску и каждый раз перед уходом красил ею свой пиджак и гладил его. Моя мачеха вырезала мне манишки из бумаги. Ходить приходилось далеко, а ботинки стоили недешево. Поэтому я пел на свадьбах и похоронах, чтобы немного заработать. Я помню, как купил первую пару — это были превосходные ботинки, но с картонными подошвами. На полпути к дому маэстро я попал под дождь. Мои прекрасные ботинки промокли. Высохнув, они сморщились, и мне пришлось идти домой босиком ^[56].

К этому рассказу стоит добавить, что в то время в Италии (как и в большинстве стран Европы) еще не было налажено фабричное производство обуви. Сапожники шили обувь под конкретного заказчика — отсюда и высокая ее стоимость.

Петь юному тенору приходилось по самым разным поводам. Так, нередко какой-нибудь «Ромео» просил молодого тенора исполнить серенаду под окном своей «Джульетты». Однако в те времена в Неаполе серенады исполняли и официальным лицам: депутатам, министрам, именитым гостям — это был своеобразный ритуал. Карузо вспоминал, что в те годы ему довелось даже петь для принца Уэльского, будущего английского короля Эдуарда VII, когда тот на своей яхте прибыл в небольшой городок Котроне для участия в празднике, посвященном чудотворной иконе небесной покровительницы города — Мадонны Котроне. Годы спустя в Виндзорском замке Карузо пел для него вновь и после выступления напомнил ему о их первой встрече. Король был удивлен и очень растроган.

Чтобы хоть как-то заработать, Карузо приходилось принимать практически любые предложения. 15 августа в небольшом курортном местечке Майори неподалеку от Салерно, на празднике святой покровительницы городка, за плату в десять лир он выступал в старинном соборе на вечерней мессе. Пропев несколько часов, он уже собрался возвращаться в Неаполь, до которого было пятнадцать с лишним миль, как вдруг к нему обратился один из организаторов праздника:

— Постой, твоя работа еще не закончена. Иди за мной, будешь петь на торжественном приеме в доме мэра города, барона Дзеццы.

Несмотря на усталость, Карузо вынужден был подчиниться и отправиться на прием. Барону и его гостям так понравился молодой певец, что они просили его петь вновь и вновь. К шести утра Эррико был совершенно измотан. Барон лично проводил шатающегося от усталости юношу до выхода. Когда они вышли на улицу, выяснилось, что сильно похолодало. Тогда Дзецца достал свою старую охотничью куртку и отдал ее Карузо, чтобы тот по пути не застудил горло. Возможно, Карузо никогда бы и не вспомнил об этом эпизоде, если бы в 1913 году во время выступлений в лондонском театре «Ковент-Гарден» он не получил письмо от барона Дзеццы. В нем говорилось: «Если Вы — тот самый Энрико Карузо, который более двадцати лет назад пел на церковном празднике в Майори, то я хотел бы поинтересоваться, почему Вы не вернули мне куртку, которую я Вам одолжил? Если это были Вы, то я просил бы Вас вернуть взятое».

Это письмо задело тенора, и он ответил в крайне резких выражениях, обычно ему не свойственных: «Я тот самый Карузо, который пел в Вашем городе. Но я отнюдь не собирался хранить до конца дней эту чертову куртку, которую Вы мне подарили. Я не могу вернуть ее, так как не знаю, что с ней сталось. Если хотите, я вышлю Вам новую. Но сперва Вы должны со мной рассчитаться за то, что я бесплатно пел в Вашем доме. Голос у меня такой же, как и был, и за выступление я сейчас получаю две тысячи долларов, выступая три часа. В Вашем доме я пел восемь часов! Кроме того, к этой сумме Вы должны еще приплюсовать проценты, которые набежали за двадцать лет!»

«Я совсем не хотел Вас обижать, напоминая о куртке, — извинялся в ответном письме барон. — Мне просто хотелось убедиться, что знаменитый Энрико Карузо — это именно тот юноша, который когда-то пел в моем доме. И предел моих мечтаний — это получить Ваш автограф».

В ответ барон получил фотографию в роскошной рамке с подписью Карузо и серебряную охотничью флягу… Певец ни у кого и никогда не хотел оставаться в долгу.

Долгое время Верджине не проявлял интереса к новому ученику.

— Голоса у тебя нет, — говорил маэстро. — Но ты явно не глуп и сможешь здесь кое-чему научиться ^[57].

И Карузо продолжал посещать занятия. В этом его очень поддерживал Миссиано, искренне убежденный, что Эррико обладает исключительным голосом, который пока просто недооценен, и что его ждет великое будущее на оперной сцене. Позже, вспоминая то время, Карузо говорил, что он «часто был голоден, но никогда не был несчастен».

Занятия вокалом Карузо совмещал с работой на фабрике Меурикоффре. Денег хронически не хватало. Карузо попросил хозяина увеличить ему зарплату, однако тот отказал, и Эррико перешел на фабрику синьора Пальмьери, изготавливавшую различные металлические изделия. В частности, там делали фонтанчики для питья, каких в Неаполе огромное количество. Позднее, бывая в родном городе, Карузо с гордостью показывал знакомым один из таких фонтанчиков, сделанный его собственными руками.

Таковы были будни Карузо между его семнадцатью и двадцатью годами.