Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер Страница 14

В действительности у русских возникли достаточно серьезные проблемы с размещением и обустройством Рузвельта. Всему советскому персоналу, который работал в посольстве и проживал в жилом комплексе на его территории, было приказано к исходу 17 ноября вместе с вещами переехать в город. Опасаясь, что ширины обычных дверных проемов может оказаться недостаточно для инвалидной коляски Рузвельта, русские провели соответствующий ремонт всех дверных проемов, которыми Рузвельт мог воспользоваться. Херли убедился также в том, что значительные изменения претерпела и ванная комната. Прежняя ванна, туалет и умывальники были демонтированы, а новая сантехника находилась в готовности к установке. Если бы Рузвельт заранее знал о тех работах, которые были организованы, о тех скрупулезных приготовлениях, которые были начаты в первый день ноября и в полном объеме развернуты к середине месяца, то он бы беспокоился гораздо меньше.

Херли сообщил: «С точки зрения Вашего удобства и комфорта, с точки зрения обеспечения связи в конференц-зале и безопасности эти помещения гораздо более предпочтительны, чем в Вашей собственной дипломатической миссии». Он предоставил советской стороне список мебели, которая могла потребоваться Рузвельту. Тем не менее, даже несмотря на то что русские, как он сообщил президенту, «по-прежнему сердечно просят Вас принять их приглашение», он дал знать советской стороне, что Рузвельт планировал остановиться в дипломатической миссии США. Помещения еще не были готовы. И от Сталина пока еще не было ни слова.

* * *

Рузвельт и его команда сразу же направились в посольство США, где их уже ждали посланник Дрейфус и Херли. Во второй половине дня адмирал Браун и Дрейфус прибыли в советское посольство, где их встретил временный поверенный в делах СССР Максимов, который сообщил, что у него самого нет никакой информации от маршала. С учетом того что все советские представители были практически парализованы отсутствием исходных данных со стороны Сталина, Браун и Дрейфус были вынуждены отступить, сообщив, что Рузвельт остановится в своем посольстве. Когда же Рузвельта проинформировали, что Сталин, наконец, прибыл, президент взял инициативу в свои руки. По-видимому, уверенный, что Сталин вовсе не предполагает обидеть своим молчанием в ответ на высказанное им пожелание остановиться в советском посольстве, Рузвельт продолжил свои усилия и через Гарримана пригласил маршала на ужин. Тот отказался, объяснив это тем, что у него был «напряженный» день и что будет лучше придерживаться первоначального плана и встретиться завтра.

Цитируя Джона Мейнарда Кейнса, у Рузвельта был дар интуитивного решения, и он его проявлял.

* * *

У Сталина действительно была трудная поездка. Если бы он не был заинтересован в форме послевоенного устройства мира и в месте России в нем (а он намеревался выработать эти принципы совместно с Рузвельтом), он бы не подверг себя этому испытанию: он ненавидел путешествовать.

Когда он был молодым революционером, ему приходилось бывать в Стокгольме, Лондоне и Берлине на партийных съездах, но последний раз он совершил заграничную поездку в 1913 году, присоединившись к Ленину в Вене. Фронт он посетил только один раз, хотя и намекал Рузвельту и Черчиллю, что бывал там неоднократно. Сталин редко выезжал дальше своей дачи в Кунцево, находившейся на удалении около девяти километров от Кремля. В качестве исключения он иногда бывал в своей резиденции в Сочи, замечательном туристическом месте на побережье Черного моря в предгорье Кавказских гор с их покрытыми снегом вершинами. У Сталина был там дом для зимнего отпуска, поскольку это место было известно своими серными ваннами. Он был ипохондриком, а кроме того, на различных этапах своей жизни болел псориазом, тонзиллитом, нефритом, плевритом, астмой. Еще со времен сибирской ссылки он страдал также от ревматизма. Именно с учетом всех этих болезней он так много времени проводил в Сочи: он был уверен, что Черное море и сочинский климат оказывали на него укрепляющее действие. (Вполне возможно, что одна из причин, по которой он настаивал на встрече в Тегеране, заключалась в его желании отдохнуть от занесенной снегом Москвы.)

Сталин покинул Москву вечером 22 ноября в специальном поезде, замаскированном под вполне обычный товарный состав. Чтобы обеспечить необходимое впечатление, длинные «салон-вагоны», в которых ехали сопровождавшие его лица, чередовались товарными вагонами с песком и гравием. В зеленом бронированном пуленепробиваемом вагоне Сталина, который, предположительно, весил девяносто тонн, была спальня/рабочий кабинет, отделанный красным деревом, с кроватью, письменным столом, стулом и зеркалом, ванная комната с туалетом, три двухместные спальни, конференц-зал и кухня с электрической плитой.

Из советников он решил взять с собой на конференцию лишь двух человек, что резко контрастировало со значительным количеством лиц, сопровождавших Рузвельта и Черчилля.

Первым из них был Вячеслав Молотов, второй по иерархии человек в Советском Союзе, с которым Сталин мог обсуждать вопросы стратегии и политики. Молотов являлся его ближайшим советником. Сталин обычно совещался с ним в Кремле по несколько часов каждый день. Он был единственным, к кому Сталин обращался фамильярно на «ты». При рождении его звали Вячеславом Михайловичем Скрябиным, однако в соответствии с распространенной в то время среди революционеров практикой он изменил фамилию на «Молотов». Его называли «молотом Сталина».

Когда началась революция, Молотов учился в Санкт-Петербурге. В стране начались беспорядки, и он стал революционером-бомбистом. Он арестовывался «охранкой», тайной полицией царя, почти столько же раз, сколько и Сталин.

Молотов являлся заместителем председателя Государственного Комитета Обороны и народным комиссаром иностранных дел. Сталин полагался на него так же, как Рузвельт полагался на Гопкинса. Молотов, однако, в отличие от Гопкинса, не имел полномочий говорить что-либо от имени своего шефа. Рузвельт уважал Гопкинса и полагался на его суждения, в то время как Сталин, не колеблясь, мог заявить об ошибочности мнения Молотова.

– Я всегда согласен с маршалом Сталиным, – быстро сказал Молотов Эрику Джонстону, главе Торговой палаты США, после того, как Сталин в присутствии Джонстона заявил, что высказывание Молотова неверно и что журналисты могут посещать фронт ^[72].

– Господин Молотов всегда согласен со мной, – сказал Сталин с легкой усмешкой.

Как отметил сэр Стаффорд Криппс, посол Великобритании в СССР в 1941 году, Молотов даже не рисковал высказать мнение по тому или иному вопросу, если он не обсудил это заранее со Сталиным: «У нас, как всегда, состоялся весьма неинформационный разговор, поскольку М [олотов] не брал на себя каких-либо обязательств без необходимых консультаций, и даже не решался выразить какое-либо мнение… На самом деле не имеет смысла встречаться с ним, пока кое-кто заранее не проинформирует его, в каком направлении ему следует двигаться» ^[73].