Лев Яшин. Легендарный вратарь - Александр Соскин Страница 14

И хотя мне совсем несимпатично сталкивание Эдуарда Стрельцова и Льва Яшина, сошлюсь хотя бы на последнее по времени голосование любителей футбола. Когда УЕФАк своему 50-летию, случившемуся в 2004 году, предложил каждой национальной федерации объявить своего лучшего игрока за эти полвека, Российский футбольный союз (РФС) заблаговременно обратился в редакцию еженедельника «Футбол» с просьбой провести опрос болельщиков. И разве не красноречив сравнительный результат победителей этого «референдума»: Яшин – 3728 баллов, Стрельцов – 1387? Стоит ли, однако, искать подобные аргументы и факты, а их пруд пруди, если сам инициатор столкновения пары Яшин – Стрельцов всем строем своих разнокнижных суждений с головой выдает, что нарочитое выпячивание Стрельцова («теперь издали виден отчетливо он один»…) имело под собой вовсе не спортивную, а фальшиво идейную и привычно-психологическую подоплеку? Но если притянутую за уши политизированность такого превозношения неуклюже маскирует, то примешивание изломов судьбы скрывать и не думает. В итоговой передаче телецикла «Век футбола» (1998), где на глазах миллионов телезрителей избирался российский «футболист столетия» (а им, как и следовало ожидать, без вопросов оказался Яшин), нашел закономерность попадания Стрельцова на второе место в «схватке» с не менее, если не более значительным Бобровым в том, что «мы больше любим людей с жизненной драмой».

Именно 90-е годы затопили читающую публику потоком публикаций, целых книжных исследований о судьбе Стрельцова – несправедливости судебного приговора за юридически недоказанное изнасилование, его незавидной лагерной доле, затяжном недопущении бывшего «зэка» в сборную СССР. Однако, рассуждает Нилин в том же сочинении, где сам запросто отдает яшинское первенство Стрельцову, «сегодня ощутим известный перекос. Недоданное Эдуарду при жизни превращается в укор – и совершенно несправедливый укор Яшину». О перекосе – золотые слова, но чем же и от кого заслужил вратарь подобный рикошет? Судя по нилинским текстам и контекстам, расположенностью аппаратной верхушки, приближенностью к власть имущим. Приближенностью, как нам предстоит убедиться, мнимой, вымышленной, да и какое она имеет отношение к оценке успеха в профессии, спортивных достоинств? А бедняга-сочинитель совсем запутался: укор Яшину, в котором сам же усомнился, настойчиво повторяется автором в своих последующих работах («Стрельцов» в серии «ЖЗЛ», 2002; «XX век. Спорт», 2005).

Вот и выходит, что эта назойливая долбежка сделала Нилина главным выразителем позиции «полемистов-вольнодумцев», как он же и отрекомендовал «затмивших-заслонивших» Яшина Стрельцовым. Никто из них с такой вызывающей дерзостью не вынес на публику это самое затмение – не мозгов ли? В круге общения моей молодости, к футболу неравнодушном, тоже хватало вольнодумцев, клеймивших или высмеивавших проделки власти, но ни одному оригиналу, будь то журналист, художник или служитель науки, не взбрела в голову затея городить идеологический противовес Яшина Стрельцову, да еще с попыткой этим нелепым способом загородить первого вторым. Если бы приводились чисто спортивные соображения задвинуть Яшина за спину Стрельцова, это еще куда ни шло – можно спорить, обмениваться доводами, что же каждый из них дал футболу и стране. Но использовать одного, чтобы ущемить другого, уценивать народную славу Яшина до разряда сугубо официальной – занятие неблагородное и неблагодарное.

Вряд ли в здравом уме и твердой памяти кто-то возьмется отрицать, что слава Яшина, прижизненная и посмертная, – настоящая, неподдельная, непреходящая, пропагандистами и пиарщиками не навязанная, жалостью или скандалами не приправленная, ни у кого не заимствованная и не отбитая, наградами и рейтингами не сформированная, а ими только закрепленная. Ордена и звания, что правительственные, что спортивные, лидерство в многообразных рейтингах, как официальных, так и неофициальных, – это уже спутники и следствие славы. И мне близка мысль многолетнего дуайена нашего футбольно-журналистского корпуса Льва Филатова, что «не формальные признаки (набор титулов, число медалей) определяют наше отношение к спортивной звезде»…

Стоп, прежде чем продолжить филатовские размышления, позволю себе небольшой корректив: самой своей редкостью и эксклюзивностью, а теперь, возможно, до поры до времени, и недостижимостью для нас, такие престижные награды, как Кубок Европы и «Золотой мяч», народную славу все же подпитывают и разогревают. Но, согласен, «уж если судьбе угодно, чтобы звезда светила и после своего исчезновения со стадионного небосклона, то обязательно должны быть сильно затронуты чувства людей, только рассудочными доводами и россыпями информации ничего не добьешься». Так что не столько статистика и рейтинги, реестр спортивных достижений, сколько личность Льва Яшина, или, как модно теперь говорить, его харизма мотивируют людское тяготение к нему на протяжении многих десятилетий.

Истинную цену Яшина потому и не могли нигде установить вернее, нежели в собственной стране, что мы имели счастливую возможность наблюдать его не только по большим праздникам типа мирового или европейского первенства, но прежде всего в череде будней – в календарных матчах первенства и Кубка страны, тренировках, а кому, как мне, повезло, и в личном общении. И то, что вызывало бурю восторгов «там», долгие годы было нормой для Яшина «здесь», потому и воспринималось как должное, а значит, вполне естественно. Ведь привычное восприятие, как правило, не сопровождается взрывной реакцией.

Сильный взрыв, но, к сожалению, отрицательного заряда, однажды, правда, прогремел. Он последовал за неуклюжей и неумной попыткой спортивных и околоспортивных чинов не без подмоги услужливых журналистов опорочить Яшина, якобы провалившего мировой чемпионат 1962 года в Чили. С их подачи трибунная шпана принялась затаптывать своего недавнего фаворита. Что ж, с кумирами это время от времени случается везде и всюду. И совсем ничего удивительного, что случилось у нас, как нигде приученных вечно искать стрелочников и лупцевать грешников.

Однако неприличная акция, затеянная спортивными воеводами, обернулась вскорости тем, что доверие к оболганному вратарю не то что возродилось – неимоверно возросло. Отвернувшуюся часть публики он образумил уже в 1963 году новыми геракловыми подвигами и держал высоту всеобщего признания вплоть до последнего шага на футбольном поле. Опять-таки лучше не скажешь, чем Лев Филатов: «Что он в свою игру вкладывал душу, нельзя было не чувствовать. Да, за него болели, им восторгались. Но ему еще и сострадали. Как человеческой душе… Секрет его исключительной популярности везде, где он играл, – как раз в его различимой человечности». Навидавшись Яшина, начитавшись о нем в прессе, наслышавшись от футболоманов, его знали в стране чуть ли не все поголовно.

Сейчас вызывает шквал восторга и умиление до слез выход из группы в Лиге чемпионов или путевка на чемпионат мира, а в то время ликованием (но без сегодняшних дикарских выходок) встречали только серьезные, конечные успехи – выигрыши более или менее значимых турниров. По завершении Олимпийских игр 1956 года в Мельбурне, когда наши атлеты больше месяца возвращались в Москву – теплоходом «Грузия» до Владивостока и оттуда уже поездом, на каком-то полустанке по пути следования состава в «футбольный» вагон ввалился старик с окладистой бородой, в тулупе, весь заиндевевший на сибирском морозе, и прогудел на весь коридор: