Мемуары посланника - Карлис Озолс Страница 14

Мой приезд отметила английская печать. Daily Telegraph интервьюировала меня и напечатала декларацию конгресса американских латышей. Прежде всего я познакомился со своими сородичами-беженцами. Они покинули Ригу, гонимые большевиками. В Лондон их доставил английский военный корабль. Среди них были известные общественные деятели, Берг, Замуель, Зеберг, обер-пастор Берг с семьей и другие. Они меня подробно информировали об ужасном положении нашей родины, о большевистских ужасах. Я немедленно взялся за работу и отправил президенту Вильсону длинное обстоятельное письмо. Составить его помог Берг. В ярких красках мы обрисовали положение в Латвии и просили немедленной помощи.

Путешествуя по делам, я почти целый год провел в Париже и Лондоне. Эта работа была интересна и важна только для Латвии, поэтому я буду приводить в хронологическом порядке только те записи дневника, которые могут иметь общий интерес.

24 февраля. В Лондоне уже много сделано. Пора бы ехать в Париж. Французское посольство задерживает с выдачей визы. Франции будто не нравится наша работа. Она все еще надеется на спасение России и ко всем сепаратным устремлениям балтийских народов относится выжидательно. В таком же положении и представитель Литвы. К счастью, американское посольство оказывает мне всяческое содействие.

26 февраля. Из Парижа прибыл представитель временного латвийского правительства 3. Мейеровиц, первый латвийский министр иностранных дел[3]. По своим способностям он выдающийся дипломат и умеет очаровывать людей. Ему удалось добиться от Бальфура признания независимости Латвии.

5 марта. Похороны жены обер-пастора Берга. Похоронили жену обер-пастора Берга, сожгли в Golden Green крематории. Какое большое горе! Надгробное слово говорил сам пастор. Будто забальзамированная мумия, он неподвижно произносил слова, которые трогали до слез других, сам он не плакал. «Розы я протянул тебе, когда ты отдала мне свою руку и подарила свою любовь. Розами хотел я осыпать твой жизненный путь, розы кладу теперь у твоих ног. Воля Божья. Благодарю Тебя, Господи, за временное счастье, которое Ты мне дал. Я прошу силы себе, детям, друзьям, молю ниспослать мне веру, которая дается Твоим промыслом везде, на неизъяснимых и непонятных путях жизни, прошу о мире, душевной тишине, которая возносит нас над заботами и печалями мира, и хочу стать ближе к Тебе, моему Богу». Меня глубоко тронула эта речь своей редкой искренностью, она задевала еще и струны моей души, находила отклик в моих печальных настроениях.

9 марта. Воскресенье. День прошел не без приключений. Американские солдаты, отправляющиеся обратно на родину, устроили основательную драку с лондонской полицией. Есть убитые, много раненых. Моральная сила способствовала победе, теперь она деморализует.

16–20 марта. Миссис Кларк, очень симпатичная, интересная англичанка. Она хочет мне помочь во всем и сама стала патриоткой Латвии. Отправляюсь с ней в театр «Колизеум» смотреть русский балет Дягилева. Весь театр в восторге от русских танцев. В этом искусстве у них нет соперников. «Красота спасет мир», – сказал Достоевский. Ничто не сближает народы так, как искусство, оно несет ему мир.

Последний вечер в Лондоне. Мистер и миссис Кларк устроили ужин. Настал час моего отъезда. Чувствую, для них я желанный гость, приятный собеседник, и радуюсь, что приобрел новых друзей. Англичане своеобразны. Под внешним покровом равнодушия и безразличия в них таится искренняя сердечность. Я уважаю англичан. Их чувство собственного достоинства и воспитанность могут служить примером для многих.

По дороге в Париж. 21 марта. Выехал в Париж. Погода чудесная. Для Англии это редкость. В Лондоне я пробыл полтора месяца. Светит солнце. В вагоне удобно. Каждое сиденье имеет приставной стол. Пью чай и через окно наблюдаю поля, сады, дома. Обыкновенно думают, что много чая пьют только в России, не меньше его пьют и в Англии. Английский чай вкусен, доставляется с островов, из Китая, эти сорта комбинируют, и смесь приобретает особый приятный вкус и аромат.

Как мало времени мы уделяем размышлениям!

Современная жизнь не дает нам для этого досуг, жаль! В дороге я не люблю читать. Хочется наблюдать и думать. Это гораздо ценнее. Путешествуя, находишься как бы в другом мире, все, что было, осталось позади, а впереди неизвестное будущее. Дорога наш наставник. Кажется, она не имеет ни начала, ни конца, есть только остановки, и, погружаясь все больше в неторопливые дорожные раздумья, лишний раз понимаешь: вся наша жизнь один остановочный пункт. Поэтому будем жить для народа, для человечества, которое существует вечно.

Едем по каналу La Manche. Неприятный канал! Ветер, буря, трудно стоять. Всем хочется прилечь. Пароход как больница. Но это испытание недолгое. Вот уже видны берега Франции. Родину больше не отделяет море-океан, при желании можно и пешком пройти. Сколько раз в военные годы произносились слова: «Vive la France». Они произносятся и сейчас.

Снова сижу в вагоне, но уже французском. Проносятся печальные картины, пустынные поля Северной Франции, торчат башни и стены разрушенных фабрик, свалены в кучу каркасы, крыши, сгоревшие машины. То там, то тут возвышаются бесчисленные белые кресты, безмолвные свидетели мировой трагедии. Никогда, никогда не должно быть больше войны, долой этот ужас, да сгинет это чудовище! 11 ноября победа человечества и цивилизации.

Париж. Весь мир смотрит на Париж, как на мировой центр, куда съехались со всех стран и концов света правительственные делегации, специальные миссии, выдающиеся генералы, прославленные фельдмаршалы, президенты, политики-дипломаты, ученые, художники, вершители судеб мира. Военные части разных народов маршируют по улицам Парижа. Здесь они последний раз, завтра уйдут по домам, отправятся на родину, в Англию, Канаду, Северо-Американские Соединенные Штаты, Африку и Азию. И воины-латыши тоже стремятся домой.

Блестящие мундиры, фраки, смокинги, элегантные туалеты дам смешиваются с экзотическими костюмами Востока и Юга, переполненные рестораны, отели и ночные заведения кажутся волшебным маскарадом. Радость победы, манящее будущее, свобода народов, как общий легкий вздох после пережитых страданий. Все это придало Парижу торжественный вид[4].