Лихолетье. Последние операции советской разведки - Николай Леонов Страница 14

Кое-как соблюдя формальности, хозяева и гости уехали в резиденцию, причем Микоян, вопреки правилам безопасности, занял переднее сиденье рядом с шофером, чтобы лучше видеть город и людей. Так началась первая официальная встреча советских и кубинских руководителей. Визит длился несколько дней и был перенасыщен эмоциями, программа формировалась на ходу под влиянием интуиции, одна неожиданность громоздилась на другую. Посол Базыкин, подавленный полным отсутствием протокольного порядка, старался только не отстать физически от стремительно перемещавшейся группы Фиделя и Микояна. Для поездки по стране было решено использовать советский вертолет, присланный в качестве экспоната на выставку. Авиация, оставшаяся в наследство от Батисты, была совершенно изношена и не внушала доверия. Наскоро собранный и едва опробованный вертолет, ведомый летчиками-новичками в кубинском небе, дважды стал причиной беспокойства. Сначала летчики, у которых не было навигационных карт, чуть было не потерялись в просторах Карибского моря, имея в баках горючего всего на 30 минут. Фидель, большой знаток архипелагов, усеявших южное побережье Кубы, заметив грозившую опасность, сам поднялся в пилотскую кабину и лично был лоцманом, требуя беспрекословного выполнения указаний.

Затем, когда мы попытались приземлиться на дощатой платформе около охотничьего домика Фиделя в Лагуна-дель-Тесоро, расположенного на сваях в заболоченной местности, вертолет проломил слабое покрытие и чуть было не погрузился в вязкую трясину. Лишь опыт пилотов позволил им вырвать машину из ловушки и высадить пассажиров из подвешенной в воздухе машины.

Нигде нас не ждали чопорные банкеты. Мы ужинали той рыбой, которую только что сами выловили в лагуне, или ехали на обед в рабочую столовую дорожных строителей, где подавали только отварной рис с корнеплодами. Спать приходилось не в гостиничных сьютах, а на бетонном полу недостроенного кемпинга, кутаясь в солдатские шинели и согреваясь время от времени душистым крепким кофе, равного которому нигде в мире нет.

Да и самые главные переговоры состоялись не за столом, а глубоко ночью на пешеходных мостках охотничьего домика под бычий рев гигантских тропических лягушек и звон комариных полчищ. Именно там было решено установить дипломатические отношения и дать зеленый свет торгово-экономическим связям.

Моя самонадеянность переводчика получила сильный щелчок по носу. Мне стало впервые ясно, что когда две стороны не могут или не хотят договориться, то они обе ищут виновного в переводчике. В один из трудных моментов я даже стал апеллировать к послу Базыкину, единственному, кто владел и русским, и испанским языками: «Скажите, я точно перевожу? Или нет?» Посол вместо ответа мягко подталкивал меня в спину, приговаривая: «Переводите! Переводите!»

Из последующих рассказов я узнал, что с другим переводчиком в более драматических обстоятельствах происходили коллизии посложнее. В дни октябрьского ракетного кризиса в 1962 году, когда тот же Микоян вел тяжелые переговоры с кубинцами о поисках путей выхода из кризиса и стороны временами плохо «слышали» друг друга, однажды Че Гевара достал пистолет и положил его на стол, сказав переводчику: «Я бы на вашем месте пустил себе пулю в лоб!» Это было отражением того, что стороны как певцы в неладно скроенной опере, не слыша друг друга, пели каждый свою партию, а виновным в непонимании оказывался переводчик…

Наш визит закончился очень успешно. Были заложены основы долголетнего сотрудничества. Микоян остался доволен. Нам он говорил: «Да, это настоящая революция. Совсем как наша. Мне кажется, я вернулся в свою молодость!» Было видно, что он околдован кубинской революцией.

Вспоминая об этом теперь, спустя десятилетия, приходится признать, что, если бы кубинская революция не нашла в лице Микояна в те годы очень авторитетного и влиятельного покровителя, который до конца своей активной политической жизни отстаивал советско-кубинскую дружбу, многое пошло бы иначе. Никогда в Латинскую Америку – ни до, ни после – не ездил с политической миссией столь высокопоставленный коммунист и государственный деятель. Протокольная поездка А. Н. Косыгина на 150-годовщину майской революции в Аргентину в 1960 году не в счет. Независимо от политических и экономических расчетов, Микоян прикипел душой к Кубе и вообще к «пылающему континенту», как любили журналисты называть тогда Латинскую Америку. Сын Микояна, уже упоминавшийся Серго Анастасович, не без влияния отца бросил свои увлечения историей Пакистана и Индии и на долгие годы окунулся в латиноамериканскую проблематику, став основателем и главным редактором журнала «Латинская Америка» в Москве.

На короткое время я вернулся к занятиям в разведывательной школе, но там на меня уже смотрели как на «священную корову». Никто с меня не взыскивал за плохо подготовленные задания, я был освобожден от обычных уставных обязанностей. Преподаватели поглядывали на меня даже с некоторым страхом, а коллеги – с восхищением. Удача, казалось, распростерла надо мной свои мягкие невидимые крылья.

Сам я относился ко всему происходившему как к активному участию в некоей азартной политической игре. Внешняя сторона: поездки в Кремль, встречи с тогдашним начальником разведки А. М. Сахаровским, внимание прессы и товарищей по учебе – меня не трогала совсем. Вскоре мне пришлось выполнить первое самостоятельное поручение.

После всей информации, привезенной Микояном с острова Свободы, Никита Хрущев твердо решил воспользоваться благоприятно сложившейся ситуацией, чтобы закрепить образовавшуюся в Карибском море болевую для США точку. Представлялся реальный шанс отплатить Соединенным Штатам той же монетой, которой они пользовались в отношении СССР с конца второй мировой войны. До появления стратегических межконтинентальных ракет с ядерным оружием американская дальняя бомбардировочная авиация и флот были главными факторами, обеспечивавшими стратегическое превосходство США над СССР. Все основные административные и промышленные центры СССР находились в пределах досягаемости американских авиации и ВМС. Собственная территория Соединенных Штатов оставалась неуязвимой для средств поражения, которыми располагал до середины 50-х годов СССР. С какой бы радостью США навечно закрепили такое положение! Это и была голубая, хотя и немудреная, мечта политиков Вашингтона – располагать всегда возможностью безнаказанно, безответно наносить военные удары по любым своим противникам в любой точке мира!

Однако какое же уважающее себя государство может согласиться с ролью провинившегося ученика, над которым в любую минуту может быть учинена телесная расправа? Мысль о возможном ответном ударе не выходила из голов советских руководителей все послевоенное время. Покойный Маршал Советского Союза С. Ф. Ахромеев однажды рассказал, что после речи Черчилля в Фултоне (1946 г.) И. Сталин распорядился изучить вопрос о сформировании и размещении на Чукотском полуострове армии вторжения на Аляску. Эта акция рассматривалась как вариант возможного возмездия, ответа на вероятные военно-воздушный и военно-морской удары. Армия должна была насчитывать около 1 млн человек. Указание Сталина было исполнено, и офицеры Генерального штаба провели соответствующую работу. Расчеты показали невероятно высокую стоимость создания и содержания в боевой готовности такой крупной группировки в суровых, пустынных условиях Приполярья. И Сталину, при всем его необузданном волюнтаризме, пришлось посчитаться с критериями возможного. От плана создания арктической армии отказались. И вот тогда родилась другая идея – сформировать в центре Европы, на оккупированной части Германии, мощный кулак бронированных сил, которые стали бы противовесом постоянно возраставшей воздушной и морской угрозе со стороны США. Правда, такой кулак не достал бы ни при каких условиях территории США, но их позициям в Европе он угрожал основательно. С годами мощь бронетанковых соединений Советской армии на территории созданной в 1949 году Германской Демократической Республики выросла и достигала в разное время около 40 тыс. машин разных классов и предназначений.