Заложник. История менеджера ЮКОСа - Владимир Переверзин Страница 14

Была еще и церковь в Медведково, где вся группа регулярно, каждое воскресенье, собиралась замаливать грехи.

Не могу сказать, что Володя был мне симпатичен, что мы дружили. Но мы общались. Однажды, увидев у меня в руках детектив, он говорит:

«Что, читаешь всякие небылицы? Почитай лучше мое обвинительное заключение. Оно получше любого детектива будет»!

Любопытство берет верх, и я внимательно читаю. Убийства, покушение на владельца компании «Русское золото» Таранцева, организованное по мотивам фильма «Шакал». Из припаркованной напротив офиса шестой модели «жигулей» раздаются выстрелы. В автомобиле никого нет. Автомат управляется дистанционно. Сбился прицел, и покушение не удалось.

Перечень вооружения занимает несколько страниц. Здесь целый арсенал, которым можно было бы вооружить небольшую армию. У них и была, в общем-то, своя армия. Автоматы Калашникова, «Борз» (чеченская копия израильского автомата «Узи»), пистолеты ТТ, Стечкина, снайперские винтовки, гранаты. Ребята были готовы к войне.

Группировка контролировала несколько предприятий и рынков, облагала данью бизнесменов, предоставляла им же защиту от конкурирующих группировок. Это были лихие девяностые годы.

На них – убийство легендарного Александра Солоника, известного как Саша Македонский. Солонику удалось сбежать из СИЗО и скрыться. Но только не от своих: Македонского убили в Греции, а заодно и его подругу – модель Котову. Ее убивать не хотели, но пришлось. Не оставлять же свидетелей…

Бесконечные убийства, трупы с отрезанными кистями рук, с сожженными кислотой лицами, чтобы было невозможно идентифицировать личность. Мое сознание отказывается воспринимать такое повествование, мне становится физически плохо от всех этих сведений, и я прекращаю чтение. Володя, видя мою реакцию, спрашивает: «Что, не понравилось?» Я не отвечаю на вопрос, сажусь на кровать и долго молчу. Володя смеется.

Наверняка он сейчас на свободе. Попав под программу защиты свидетелей, он начал новую жизнь.

* * *

Мы с Андреем вдвоем ходим на прогулки, много разговариваем. Другие наши сокамерники не выходят из камеры. Если составить рейтинг сокамерников, то Андрей занял бы одну из верхних строчек.

Я подписался на периодику, и мне каждый будний день приносят журналы и газеты. Для меня это глоток свежего воздуха и возможность виртуально вернуться на свободу. Я жадно читаю обо всем, что происходит в мире.

Проходит неделя, и меня опять переводят в новую камеру – через шмон. Собираю вещи, беру продукты. Ты не знаешь, куда тебя переводят. Могут увезти куда угодно, в какую-нибудь голодную тюрьму. Ведут в специальное помещение для обыска – такие комнаты находятся на каждом этаже. Надзиратели привычно просматривают все вещи, заглядывают в каждый пакетик с кашей или чаем, составляют опись имущества и ведут в камеру. Камера пуста. Я занимаю нижнюю, самую удобную шконку, раскладываю матрас и разбираю вещи. Гремит дверь, в камеру заходит один человек, через некоторое время другой…

* * *

Меняются камеры, меняются люди. Мне все это напоминает поезд дальнего следования. Остановка. Входят и выходят пассажиры. Только неизвестен мой пункт назначения. Непонятно, куда я следую. То ли в Иваново, то ли во Владивосток. Сколько продлится мое путешествие? Мне предстоял долгий путь.

День идет за днем, медленно тянется время. Мне вспоминаются эпизоды из разных фильмов – художественный прием, перелистывающий целые годы и позволяющий сразу перейти к дальнейшим событиям: «…Прошло три года». Господи, как мне хотелось перелистнуть нынешнюю страничку своей жизни и закончить этот рассказ! Но, как выяснилось впоследствии, тогда я прочитал лишь несколько страничек из своей книги, на тот момент отсидев лишь шесть месяцев. Оставалось еще шесть с половиной лет…

* * *

Между тем моя тюремная жизнь продолжается. Адвокат нарисовал мне далеко не радужные перспективы. Теоретически меня могут отпустить под подписку о невыезде. Но это теория, а на практике… С определенной периодичностью меня вывозят в суд продлевать меру пресечения. Сначала в Басманный суд, позже, после пребывания в СИЗО свыше одного года, в Мосгорсуд. Я не теряю надежды, каждый раз упорно готовлюсь, пишу речи. «Как же так? – недоумеваю я. – Зачем меня в тюрьме-то держать? Я же ни в чем не виноват, не скрывался, у меня жена, ребенок…» Каждый раз я искренне пытаюсь убедить судью отпустить меня домой. «Ваша честь! – говорю я. – Посудите сами. Допустим, я преступник и нахожусь в сговоре со своими подельниками…» Я прошу ее представить такую картину. Арестован незнакомый мне Малаховский, записанный мне в подельники. После чего мне звонит следователь и просит прийти на Большую Пионерскую в отделение. «И что делаю я?» – отчаянно пытаюсь донести до нее свои мысли. Судья, очевидно, понимая комичность этой ситуации, со смехом отвечает на мой вопрос: «Приходите на Большую Пионерскую!» Она все прекрасно понимает. Встает прокурор Лахтин и в сотый раз заводит свою пластинку: «Переверзин опасен для общества, может скрыться, надавить на свидетелей…» Он врет нагло, цинично и бесконечно. Я же узнаю про себя много нового и интересного. Я не могу смириться с этим, не могу принять и согласиться с этой ложью. Каждый раз на очередном заседании суда, когда рассматривается вопрос о мере пресечения, все повторяется заново: мое пламенное выступление, ложь прокурора, цинизм судьи – и я возвращаюсь в СИЗО сидеть…