Альбуций - Паскаль Киньяр Страница 14

Одна из древних скандинавских саг, относящаяся к XIII веку, содержит знаменитую кровавую сцену. Герой, по имени Торгейр, видя незащищенный затылок человека, не в силах противиться искушению схватить топор и нанести смертельный удар. По-французски дословно это звучит так: схватить удобный случай за волосы; в данной же ситуации скорее означает: схватить жертву за волосы и отсечь ей голову. Действие происходит близ фермы Хвассафелль. Пастух только что пригнал домой стадо. Он стоит в загоне, устало опершись на посох и глубоко задумавшись. Его подбородок лежит на скрещенных руках, руки лежат на головке посоха; посох, видимо, коротковат, ибо человек слегка горбится или сутулится и шея его вытянута вперед. Злосчастный Торгейр не может совладать с собой: он должен разрубить эту шею. Голова пастуха отлетает на восемь метров от тела и падает в траву рядом с курицей, которая взлетает, испуганно хлопая крыльями.

Торгейра преследуют. Его спрашивают, зачем он совершил это убийство, что плохого сделал ему человек, опиравшийся на посох. Герой отвечает: «Он ничем не обидел меня, но я не смог утерпеть. Уж очень удобно он стоял, как было не нанести ему удар?!» Одним из примеров, свидетельствующих о подлинной страсти к писательству, как раз и является это неудержимое стремление, подобное Торгейровой жажде убийства; настоящий писатель не в силах отказаться от жестокой или остроумной фразы, пришедшей ему в голову, даже если она груба, рискует навредить или просто неуместна в данном контексте. Цезарь — второй Торгейр. В самой своей замечательной книге «Записки о галльской войне» Цезарь пишет: «Возможность одержать победу продиктовала объявление этой войны». Ему была свойственна любовь к внезапному натиску и правдивости. Нужно заметить, что существует два вида правдивости — медлительная, вызывающая зевоту, и внезапная, доставляющая наслаждение решительным натурам. Если обстоятельства способствуют победе, они становятся побуждением к атаке. Достаточно лишь призвать к себе нескольких опытных жрецов, или летописцев, или демагогов, и они изготовят соус, под которым легко проглотить любую стряпню. Цезарь — один из немногих людей, жаждущих власти, который, пользуясь речью, не использует ее для изготовления таких соусов. Он истинный писатель, — другими словами, пишет ради удовольствия писать, даже ради опасности писать — писать правду, то есть убивать с одного удара. Именно из этой неприкрытой правды Цезарь и создает действие, личную свою пропаганду, смертельный удар боевого топора. Он не защищается, оправдывая свои поступки, он описывает их с неистовым пылом откровенности, с беспощадной резкостью выражений, с молниеносностью атаки.

Переходя таким образом к прорыву в языке, в красоте, в стремительности, он обеспечивает себе преимущество почти сексуального порядка, властное и победительное преимущество триумфатора, которому дозволено всё.

Он поражал своим бесстрастием. Искусно изображал простодушие и удивление. Шокирующая откровенность — это прерогатива повелителей. Нужно быть выше доводов разума. Альбуций Сил, который повсюду выискивал свои «sordidissima», был одержим тою же страстью. Никогда и ни в чем не оправдываться, не соглашаться ни на какой компромисс даже из учтивости, но одержимо добиваться своего, идя напролом. Цезарь обладал зычным голосом. Всю свою жизнь он разыгрывал простака. К сему он присовокуплял жизнерадостный нрав, открытый взгляд, видимость спокойствия, малую толику высокомерия и холодности, широко расставленные ноги.

Он отличался высоким ростом, очень светлой кожей лица, полными, даже слегка одутловатыми щеками, стройным и крепким телом. Цезарь любил прогорклое оливковое масло. Он был подвержен обморокам, ночным кошмарам, внезапно прерывавшим сон, и припадкам падучей. Его постоянно обуревала жажда деятельности, занятий, любовных утех, труда. Бездействие казалось ему несчастьем. Это был одержимый.